Вершина Столетова

Прежде чем все это стало известно Илье, он уже успел полюбить Тоню. А когда любишь, не смотришь в зачетную книжку, не справляешься — троек там больше или пятерок. Илья прощал Тоне и ее детские капризы, и жизненную неприспособленность. Можно ли винить человека за его воспитание? Не очень огорчала Илью и безвольность ее характера: им вполне хватит на двоих сильной, получившей добротную закалку воли самого Ильи. И вот теперь только они оказались в таком положении, когда каждая вещь называлась собственным именем. В том, что Тоня пошла учиться на агронома, уже нельзя было видеть ничего смелого и благородного. Та же когда-то милая, невинная безвольность могла привести теперь к разрыву.

— Так как же мы будем?

— Ну, поработаешь годик и… — Тоня смотрела на Илью виноватыми, просящими глазами, и этот взгляд обезоруживал его. — Неужто не найдется на это неженатых или таких, что вчера из деревни?

— А неужто все счастье в жизни — это жить с удобствами?

— Каждый понимает счастье по-своему. Для одних оно в том, чтобы ехать куда-то в степь и строить завод, осваивать новые земли, а для меня другое. Ну и пусть те едут, а я не хочу… И вообще я не понимаю. Говорят, что все у нас делается для счастья человека. Но если человек нашел свое счастье, как-то устроил свою жизнь, зачем же его срывать с места и посылать куда-то? Ведь это жертва получается, а если жертва, никому от этого никакой пользы…

Тоня говорила сбивчиво, торопливо, словно бежала с крутой горы.

— Ну, поеду я с тобой. И буду говорить: ах, какая тишина, ах, какой чистый воздух, а думать буду: не нуждаюсь я в этом воздухе, люблю, когда трамваи звенят, и не темную ночь, а чтобы огни кругом горели… Так зачем же я буду врать перед тобой и собой? Я же тебе через месяц осточертею, и ты же первый скажешь, что жертвы тебе не нужны. Да и не умею я притворяться… С милым рай в шалаше, говорят. Верно, конечно. Но если есть дом, зачем же переселяться в шалаш? Разве дома хуже? И разве так уж зазорно хотеть жить красиво, с удобствами?

— Не путай, Тоня. Не зазорно, а естественно и законно. Но ведь человек живет не для того только, чтобы сытно есть, вдоволь спать, смотреть кино и футбол, а на ночь принимать ванну!

— Да кто же говорит, что в удобной квартире все счастье? — дрогнувшим голосом крикнула Тоня и посмотрела на Илью невидящими, полными слез глазами. — Зачем мне эта квартира, если в ней нет тебя… А ехать я туда боюсь, потому что здесь я человек сам по себе, а там я буду только при тебе, ради тебя, потому что агроном из меня никакой… Долго ли ты такую любить будешь?

— Узенькое какое-то счастье у тебя, аршинное, не больше.

— Может быть. А другого не хочу… — Выговорившись, Тоня опять сидела нахохленная, поскучневшая.

Странная вещь! Сколько они прожили вместе, сколько раз было сказано слово «счастье», и сейчас только узналось, что понимали они его по-разному.

— Когда экзамены начинаются? — спросил Илья, сам не зная зачем, — наверное, просто, чтобы не молчать.

— Через месяц.

— А потом практика?

— Потом практика.

Часы пробили двенадцать.

— Ну, будем спать.

— Будем спать.

Тоня легла к стенке и долго ворочалась, приглушенно вздыхая. Должно быть, ей хотелось приласкаться; изредка как бы невзначай она робко касалась рукой плеча Ильи.

В мыслях он все еще спорил с Тоней, не соглашался и сердился, а в сердце эти робкие прикосновения рождали острую жалость к ней, такую же ответную нежность, и в конце концов Илья не выдержал, резко повернулся и обнял Тоню, начал целовать ее лицо, плечи, грудь…

Зря он, наверное, так резок, так крут с ней. Он опять забывает, что Тоня еще очень молода, еще совсем девчонка и выросла в другой семье. Да много ли и сам он сделал, чтобы раздвинуть ее понятие человеческого счастья?! И пусть она не права, а он прав, но ведь они по-прежнему любят друг друга. Так как же быть дальше?..

На рассвете заехал Оданец.

Тоня на прощание молча прижалась к Илье и долго не отпускала. И опять он ощутил на губах солоноватый привкус от ее поцелуя. Тоня не рыдала, не всхлипывала, она жалко, виновато улыбалась.

Уж лучше бы она плакала…

Дорога не близкая, и Илье не раз вспомнился вчерашний разговор с Тоней. И чем подробней и обстоятельней, слово за словом, вспоминалось вчерашнее, тем — странное дело! — ясности становилось все меньше и меньше.

«И пусть она не права, а он прав…» А кто, собственно, сказал, что это именно так?! Кто сказал, что она не права, а он прав? Кто это и откуда взял?.. «Аршинное счастье»… А у тебя какое — метровое, что ли? И давно ли счастье стали мерять на аршины и метры?

Ну, да не в этих обмолвках, не в этих словах дело. Прав ли он в главном, прав ли он в своем решении — вот в чем вопрос! Раньше этот вопрос как-то не возникал, а вот теперь он, как кочка на дороге, — нет-нет да и споткнешься.

Плавно неслись навстречу машине весенние поля, и не было им ни конца ни края. Такой же нескончаемой чередой, сменяя одна другую, проносились мысли в голове Ильи.