Версии настоящего

                Дерево говорило,
                       рекло,
             нарекало (по имени),
снизу вверх, как река (вдоль себя), текло,
     как речь уплывало (вело, корило),
              пустоту покрывало,
       как будто надламывало стекло.

                       Проникая в углы

           (тушь на листе), расплывалась сень
                            древесная,
         всё бледней становясь (очертанья вен
                    вдоль воздетой руки),
                    разлетаясь, как выдох
                        (а корни – вдох),
                             говорило
 и речь свою в никуда отпускало дерево, чей поток
разновеликих ветвей и веток струился наверх, туда,
            где верх и низ менялись местами,
                               даль,
      с четырёх сторон подожжённая, как стена
       крепости, крепкого тела (cтолпа, ствола),
    ствол обступала (крепость). И всё, что не было
                   зримо, не было небом —
                               было
                        деревом, словом,
                 излившимся вверх теплом
      земли, соком её, муравьиной дорогой в рай,
              потерявшим значенье жестом
                     ветви (руки) за край
                              текста,
                    в поисках то ли точки,
                          то ли креста,
                              птицы,
                              звезды,
        окончания речи – какого-нибудь следа
                     на пустой странице.

08/ 2000

«Пока ты здесь, я разглядеть пытаюсь…»

Ю. О.

Пока ты здесь, я разглядеть пытаюсь
твоё лицо на свет. Пока не меркнет свет,
запоминаю.
Дальше – вечер. Я глаз не отвожу, и нет
такой последней тьмы, чтобы заставить
тебя исчезнуть. Даже сон несёт
твоё лицо сквозь странные свои
дымы и комнаты, пока не рассветёт.

Ты здесь, передо мной.

Не в фокусе к плечам
твоим и скулам мир неплотно примыкает.
По звону судя – дождь. По треску о причал
невидимых бортов – прилив и утро. Затекает
за раму акварель края веранды, склон,
ступени лестницы с откоса,
вокруг тебя меняющийся фон —
ландшафт, со лба сбегают тени. Сносит
и звук дождя, и толчею лучей,
и ветхие хоры,
и облака спадающих плащей
с горы,
листы
с плеч осени.

 Я глаз не отведу,

 пока твои черты
 наносит медленно, как раньше на пластину
 фотостекла, покрытого волшебным серебром
 коллодия и желатином.
 И выдержка длиною в смерть нужна, —
– Не шелохнись! —
 чтоб свет дошёл до дна
 зрачка и памяти, лицо твоё оставил
 во мне,
 пока ты здесь,
 лицо твоё оставил.

07/ 1998

Winterreise

Франц Шуберт в исполнении Фишера Дискау

Зимний путь,
Фишера бас-баритон
до конца допой,
до последней станции
поезд по клавишам вторь ему, чёрным и серым,
«домой, домой»,
хроматическим «тон, полоутон, тон, тон»

фортепианным, шатающимся впотьмах

зимним звуком глухим
составов, суставов, обёрнутых войлоком.
Пьяного вдоль коридора шаги и неверный взмах
зажигающей спичку руки.

Подстаканник с видом Кремля, раствор

соды-Липтона, Ich
Liebe, Fischer, продолжь. Проходит длинный дозор ночных
проводниц, городов и деревьев, мелькает неверный узор
Дальних нот золотых.

Форточки

«Оставшись, зеркало, одно…»