Вертер Ниланд

— В прошлом веке, — сказал он тогда, — если хочешь точно знать, то в 1887 году, один очень большой человек — я не имею в виду, что он был высокий, а хочу сказать, он был очень крупный ученый — он составил этот язык из всяких разных других. Вертер, ты же знаешь, кто это такой.

— Заделгоф, — сказал Вертер.

— Доктор Заменгоф, — поправил его отец. — Людвик Лазарь Заменгоф. Если тебя заинтересовало, я еще больше расскажу. Этот человек жил в Белостоке, в русской Польше. Там говорят на четырех, а то и пяти языках. И он решил положить конец путанице, и составил мировой язык, эсперанто. Он из каждого языка взял понемногу. «И» — это «кай», для примера. «Кай» взято из греческого. Вот так он это сделал.

— Табличка на двери, со звездочкой, это оттуда, — сказал Вертер.

— Если кто-то приезжает из другой страны, и он учил эсперанто, мы можем разговаривать и понимать друг друга, — продолжал его отец. — Это великое достижение доктора Заменгофа. — Он замолчал. — Но все еще слишком мало тех, кто хотел бы взяться за это дело, — сказал он задумчиво, как бы про себя. — Потому что я слишком часто встречаю знакомых, которые меня об этом расспрашивают. Но когда я им говорю: идите, учите язык, они этого не делают. Слишком трудно запоминать все эти слова, говорят они.

Он зажал руки в коленях и уставился на ковер.

— А ты хочешь учить язык? — внезапно спросил он меня.

— Не знаю, — ответил я. — Я не знаю, смогу ли я.

— Не обязательно начинать сразу, — сказал он, — а вот если я тебе сейчас дам брошюру — это такая маленькая книжка — ты же разберешься, что к чему?

— Не знаю, — сказал я.

— Это не эсперанто, — продолжал он, — там просто написано, как доктор Заменгоф это все придумал. Очень интересно. Я тебе сейчас ее дам; но ты отдашь обратно? Потому что для тех, кто хочет купить, она стоит пятнадцать центов. — На мгновение мне показалось, что он собирается встать и отыскать брошюру, но он остался сидеть.

— Мы пойдем в пинг-понг поиграем, — сказал Вертер. Он увел меня в комнату, через которую мы прошли, сдвинул крышку стола и достал из ящика ракетки и шарик.

— Я не знаю, как нужно, — сказал я. Он стал объяснять мне правила, но я слушал лишь вполуха, краем глаза поглядывая на улицу; по веранде на другой стороне сада бродила большая овчарка, которая время от времени взлаивала и всякий раз просовывала голову между прутьев решетки, отчего застревала и, подвывая, пыталась освободиться. Я подумал, что ей некуда было деваться, и она даже не могла перепрыгнуть через балюстраду — такой короткий у нее был поводок.

Мы начали игру. Отец Вертера оставался сидеть в той же позе, в какой мы его застали.

Как только мы чуть-чуть разыгрались, из кухни вышла мать Вертера. Она остановилась у стола, провожая взглядом шарик. Постояв немного, она стала хватать шарик, но в последний момент промахивалась.

— Мам, ты всю игру испортила, — сказал Вертер. Рука ее тут же замерла в воздухе, и мать уставилась на Вертера.

— Ты такой милый, когда в раж входишь, — сказала она, — ты вообще красивый мальчик. Или красивый парень, лучше сказать. — При этих словах Вертер перестал метать шарик и кинул быстрый взгляд на отца в другой комнате. Тот по-прежнему сидел неподвижно, спиной к нам. Шарик упал на пол позади Вертера. Его мать проворно подхватила шарик и притворилась, что хочет убежать с ним. По требованию Вертера она, однако, положила его на стол.

— Такие штуки, это здорово, — сказала она мне. — Я люблю потеху, так же, как и вы. Мы когда играли на улице, такое вытворяли! А ты как думал? Веселиться, это я за двоих умела. Духом я еще молодая, знаешь.

Она выхватила у меня ракетку и заняла мое место.

— Теперь я против тебя, Вертер, — сказала она. Верхняя часть ее тела быстро затряслась, словно под музыку.

Они начали играть. Четыре раза промазав по шарику, она швырнула ракетку на стол, хотя партия была еще не окончена.

— Вертер — чемпион, — сказала она, — поздравляю. — Она стала приближаться к нему с протянутой рукой, но, когда Вертер захотел пожать ее, сделала обманное движение и, оставив без внимания его руку, вцепилась ему в промежность. Он хихикнул и отпрыгнул.

— Прекрасный Вертер, — сказала она. Он отскочил к раздвижным дверям и глянул на отца. Тот повернул голову.

— Вы слышали? — спросил он.

— Чего, пап? — боязливо спросил Вертер. — Я ничего не слышал.

Наступило краткое молчание. Мать Вертера взяла ракетку и стала размахивать ею туда-сюда, словно дирижируя. Я смотрел в пол. «Сундук раскрывается», — подумал я.

Снаружи послышался какой-то рев. Время от времени тон делался выше. На мгновение мне показалось, что это низкий гудок, но потом я догадался, что это, должно быть, голос.

— Это тут, на улице, перед домом, — сказал отец Вертера. Он поднялся с места. Мы вслед за ним подошли к окну.