Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

– Иди туда, – указал подбородком один царек. – Надо ехать, значит, поедем.

Митя сел в машину, сжимая в кулаке часы.

Он им устроит. Он им покажет. Он торжествовал, предчувствуя их суетливый испуг, жалкие попытки оправдания, она будет беспомощно плакать, просить прощения, и он ее, быть может, простит, а этот похотливый ублюдок трусливо ретируется в ночь, прихватив с собой штаны. При мысли о снятых штанах Митя чуть не застонал. Шофер покосился боязливо: ночью на пустом шоссе с шизиком в машине – это тебе не двести граммов с перцем.

Сука, блядь, убью. Он с наслаждением подумал, как оттрахает ее в постели так, чтоб орала. И кстати, о штанах – кто он такой? Уж не тот ли улыбчивый, бородатый виршеплет, которому она печатала? Едва ли, Катя сама жаловалась, что графоман, хотя, с другой стороны, при чем здесь литературные изыски? Странное чувство удовлетворения поднималось в нем: Митя был уверен, что измена жены давала ему власть над нею.

Он не стал подъезжать к самому дому, остановил машину в начале поселка, чуть ли не в поле, отдал часы и вышел.

Шофер с настороженным любопытством смотрел ему вслед. Какой-то псих ненормальный. А может, беда у человека какая. Он открыл «бардачок», где уже лежала пара наручных часов, и положил Митины туда же.

В доме горел свет. Посреди гостиной стоял давешний ханыга и тянул минеральную воду из горлышка бутылки. Он был в халате, распахнутом на голом теле, – в Митином халате, твою мать! Вода шумела в ванной комнате, и дверь туда была отворена. Она там, понял Митя, Катя в ванной.

Муж молча ждал, пока его заметит любовник.

– Ого! – изумился тот, заметив наконец. – Уже?! – И быстро запахнул халат. – Как это ты лихо обернулся.

Митя растерялся. Все началось совершенно не так, как он рассчитывал.

– Катя, он все-таки примчался, – громко сказал Сергей.

– Что? – сквозь шум воды голос жены.

– Дорогая, у нас гости! – сказал Сергей.

Когда жена вошла, Митя поразился, какое у нее светлое, юное лицо. Увидев мужа, она тоже почему-то не испугалась, не устыдилась. Она почти обрадовалась, выдохнула с облегчением:

– Это ты. Хорошо. Как хорошо, что ты приехал.

Она заговорила быстро, виновато:

– Мне надо было раньше, но я не могла. Так трудно лгать, ты знаешь. Я старалась, но у меня не получилось. Ты видел, у меня не получается обманывать. Я не умею.

Этот ее виноватый тон очень не понравился Сергею. Чего уж так унижаться, житейское дело.

– Женщина, – строго сказал он, – иди в кухню. Человек с дороги. Должен отдохнуть.

Катя посмотрела на этого мерзавца снизу вверх, как на божество, вся лучась, сияя от счастья, и ушла.

– Митя, ты есть будешь? – спросила из кухни.

– Не буду, – буркнул Митя.

– Будет, – сказал Сергей, направляясь в спальню.

И тут Митя наконец опомнился.

– А что здесь вообще происходит?! По какому праву вы распоряжаетесь моей женой?

– Это уже не твоя жена. Это моя жена.

– И не смейте говорить мне «ты»! – тонким голосом вскрикнул Митя.

– Позвольте, я хотя бы частично оденусь, – и уже из спальни: – Кстати, мы ведь незнакомы. Меня…

– А я не собираюсь с вами знакомиться!

– …зовут Сергей.

– Убирайтесь вон из моего дома!

– Может, вы лучше…

– Вон отсюда!

– …выспитесь, а утром мы спокойно поболтаем о наших делах.

– «Наших»?! У меня нет с вами никаких дел. У меня с вами не может…

– Ну как хотите. Но ты же… пардон, вы же в таком состоянии, что…

– Катя! – закричал Митя вошедшей жене.

– Не кричи так, Бога ради. Сейчас я тебя кормить буду, – она вытирала руки о полотенце. Вернулся Сергей, одетый, как и намеревался, «частично», то есть в брюках, но без майки, без рубашки.

– Катя, очнись! Что ж ты делаешь?! Ведь ты и я… Ведь это же нельзя! Нельзя вот так вот взять, и все псу под хвост. Всю жизнь…

– Ой, Митя, не надо, – устало попросила жена. Она даже не собиралась спорить с мужем, точно все было решено и от него уже ничего не зависело.

– Хорошо. Хорошо. Да. Хорошо, – быстро проговорил Митя, вскинув подбородок.

Он говорил, глядя не на них, не на этих двоих, а исключительно в пространство перед собой; вернее будет сказать, глядя внутрь себя, всматриваясь, вслушиваясь с мазохистской приятностью в оттенки собственных пронзительных ощущений – ах, как он был трогателен, несчастен, как благороден он был.

– Я все понимаю, – говорил Митя. – Я согласен. Пусть будет так, как хочешь ты. Я не надеюсь на благодарность. Я не жду понимания. Я мешаю тебе. Да, хорошо. Я тебе не нужен больше. Я понимаю это, и я уйду из этого дома.

– Господи, – всплеснула руками Катя, – да кто тебя гонит-то? О чем ты вообще?

Она накрывала на стол и даже жевала что-то. Какое безразличие. Какая жестокость.

– Я должен уйти. И я уйду! – звонким пионерским голосом. – Я могу совсем уйти, чтобы не мешать вам.

Митя заметил, что Сергей, вооружившись фруктовым ножичком, приводит в порядок ногти, и задохнулся от бешенства. Плебей! Он понаблюдал за Сергеевыми манипуляциями.

– А вы, наверное, футбол любите? – спросил Митя, как сумел, ядовито.

– А? – Сергей не понял, яд не подействовал.

– А пиво? – не успокаивался Митя. – Вы пиво любите?

– Ну, – кивнул Сергей, так и не поняв.