В середине семестра она как-то после занятий подошла к профессору Лудману. Аарон задержался на своем месте, чтобы послушать, о чем пойдет разговор. Насколько ему удалось понять, Мариса просила дать ей другое, более подходящее для нее задание. Она прилетела в Лондон из США всего на несколько месяцев, а потом собиралась перебраться в Израиль. На оценки, как заявила она Лудману, ей было наплевать, так как нынешнюю стипендию для обучения в Лондоне она получила еще до того, как решила ехать в Израиль. Так что теперь ей нужно перестроить свой курс обучения, так как ей нужен живой, современный иврит, а не архаика. Аарон, с трудом сдерживаясь от смеха, ждал, когда Лудман сухим голосом предложит ей поискать что-нибудь подходящее в интернете.
Но вместо этого профессор Анатолий Лудман, ученый средних лет, известный своей строгостью, по-отечески улыбнулся, как бы говоря, что ему понравилось мужество Марисы. А затем предложил ей взять у него материалы по современному ивриту на следующем занятии, что окончательно добило Аарона.
На следующий день Аарон вышел из аудитории вместе с Марисой.
– Ты едешь по студенческой программе? – спросил он, когда они свернули в коридор.
Она остановилась и довольно долго с веселой улыбкой разглядывала Аарона.
– В Израиль, я имею в виду, – приподнял бровь Аарон. – Ясно, что это будет не автобусный тур «Знакомство с Израилем».
Шутка явно не удалась – впрочем, и сам Аарон точно не понимал, в чем она должна была заключаться.
Мариса посмотрела на него своими серо-зелеными глазами и рассмеялась, показав, что прекрасно понимает, в чем тут шутка, хотя совсем не в том смысле, что подумал Аарон.
– Нет, – сказала она. – Это не автобусный тур.
После чего развернулась и ушла.
Той же весной, во время поминальной молитвы в память жертв холокоста он увидел ее среди студентов, что собрались у библиотеки. Аарон сделал вид, что не смотрит на нее… хотя как он мог не наблюдать за Марисой, которая стояла в окружении студентов? Даже неподвижная, словно статуя, она все равно излучала решимость. Слишком уж она выделялась среди молчаливых и благоговеющих однокурсников, напоминая ожидающий искры запал. Ее появление перед собравшимися, а тем более краткая беседа с ребятами из Еврейского общества совсем сбили Аарона с толку. Мариса совсем не была похожа на девушку, которая могла бы запросто общаться с этими энергичными и чересчур серьезными парнями. И только увидев ее на ступенях в окружении хмурых студенческих лидеров, со свечой в руке, произносящей имена своих родственников, Аарон вдруг понял, что Мариса – внучка тех людей, которые пережили Катастрофу. Он совсем упустил это из виду, возможно, потому, что Мариса не была похожа на тех, кого он встречал в своем колледже «Гилель» или же на мероприятиях в синагоге отца. Обычно это были очень скромные приличные девушки, носившие имена погибших двоюродных сестер и тетушек, чей прах был развеян по всей Европе; круглые отличницы, которые наизусть знали историю своей семьи, вплоть до малейших деталей. Аарон ничего против них не имел, но не имел и никакого желания с ними общаться.
Он смотрел не отрываясь, как Мариса зажгла свечу, а потом взглянула поверх голов собравшихся, словно хотела отдать дань уважения погибшим в полном одиночестве.
Как-то раз сентябрьским вечером, все еще придавленный безрадостным душным летом, Аарон вышел из библиотеки и сразу нырнул в здание художественной школы, намереваясь побаловать себя бесплатным ужином на приеме после лекции – своего рода аспирантская десятина от академии и пропитание на последующие несколько часов. Мысль о вечернем противостоянии с равнодушным Шекспиром вызвала спазм в животе. Он ухватился за перила и стал взбираться вверх по лестнице, смутно надеясь встретить Марису, которую уже дважды замечал в кафе с двумя студентами-искусствоведами. Но на лестничной клетке было пусто.
На площадке второго этажа он, как обычно, повернул налево и тут же резко остановился, скрипнув подошвами ботинок по линолеуму. Через полуоткрытую дверь класса рисования он увидел то, что сначала показалось ему обманом зрения. Тем не менее он подошел к двери и отворил ее полностью. Перед ним стояло изображение обнаженной Марисы. Ее персиково-белая кожа на фоне черной драпировки, все плоскости тела, маленькие твердые груди с сосками цвета меда, казалось, дышали самой жизнью. Фигура выглядела статичной, но из-под ее приподнятых бровей на него смотрел насмешливый взгляд, как бы говорящий: «Да, ты!»
За мольбертом виднелась раскладушка, на которой Мариса, вероятно, и позировала. Через подлокотник стоявшего рядом раскладного стула была перекинута бархатная драпировка.
От резкого запаха сохнущих красок у него закружилась голова. Аарон вдохнул этот запах во всю мощь легких.