Весь этот свет

– Это те девчонки, которые тебя достают. Они тебе докучали? Опять эта Пресли, да? Об этом говорила Алтея? Я слышала, как она рассказывала твоей мамочке, что эти девицы явились и угрожали тебе. Мэвис сказала, они приходили накануне.

С каждой секундой Тэсс все больше распалялась.

– Татум неравнодушна к Эллиотту, поэтому Пресли вредничает больше обычного, только и всего.

– Ну, по крайней мере, когда ты его бросишь, они от тебя отстанут.

– Я не собираюсь его бросать, и они вряд ли отстанут.

– Думаешь?

Я дернула плечом.

– Не знаю, почему они вдруг должны оставить меня в покое. Они доставали меня годами, и им это нравится, особенно Пресли. Они разбили фары автомобиля Мэдисон, пытались сделать так, чтобы мы провели ночь в Юконе. – Тэсс нахмурилась и сделала еще глоток шоколада. – Но это нестрашно: через несколько месяцев все они уедут учиться кто куда.

– Кстати говоря, – сказала Тэсс, придвигая ко мне стопку писем. – Алтея просила передать это тебе.

Я просмотрела конверты. Все письма пришли из разных университетов, находящихся в разных штатах. С вероятностью 99,99 процента я не могла себе позволить обучение ни в одном из них. В некоторых конвертах лежали анкеты, в других – просто брошюры, восхваляющие то или иное учебное заведение. Все кампусы на фотографиях выглядели чудесно: снимки были сделаны летом, когда вокруг студенческих общежитий зеленела трава, а в небе ярко светило солнце. У меня защемило сердце. Все эти места так бесконечно далеки от меня, мне до них как до луны.

Интересно, заметят ли наблюдатели Эллиотта? Какой университет он в итоге выберет? Как далеко уедет от Дубового ручья? Станет ли он первокурсником в одном из этих университетов, будет ли бродить по этим зеленым лужайкам? Какая девушка будет кричать ему с трибуны и поддерживать его? На глаза навернулись слезы, и я поскорее их утерла.

– Чем быстрее ты дашь ему от ворот поворот, тем легче вам обоим будет.

Я подняла глаза на Тэсс.

– Тебе пора. У меня большое домашнее задание, а потом нужно будет заняться работой по дому.

Тэсс кивнула, соскользнула с табурета и ушла.

Я открыла учебник по геометрии, достала вложенную в него тетрадь. В классе я сделала только половину требуемых заданий, потому что все мысли были лишь об одном: сколько еще я смогу обманывать себя и делать вид, что Эллиотт не уедет? Я подпустила его слишком близко, тем самым подвергнув опасности. Теперь он стал изгоем в школе. Когда придет время, мне придется его отпустить.

Страница за страницей, задачка за задачкой. Я закончила задание, когда солнце уже село, и наступил вечер. По ночам в гостинице становилось шумно. Поскрипывали стены, в трубах гудела вода, урчал холодильник. Зимой ветер порой дул так сильно, что входная дверь качалась, постукивая о косяк.

Холодильник щелкнул, и гудение прекратилось. Стало на удивление тихо. Открылась и снова закрылась задняя дверь, в коридоре раздались шаги: они то приближались, то удалялись, словно вошедший ходил по кругу.

– Мамочка? – позвала я. Она не ответила. – Печка плохо работает. Хочешь, я позвоню мастеру?

Из-за угла вышел Дюк, потный и отдувающийся, ослабленный галстук у него на шее съехал набок. Я напряглась, ожидая гневных криков.

– Дюк. Я… не знала, что здесь кто-то есть. Извините, что я могу для вас сделать?

– Я позабочусь о печке. Отныне держись подальше от подвала. Я слышал, ты любишь сидеть там взаперти.

– А вы этого не знали? – спросила я.

– Что это значит? – вскинулся он.

– Ничего, – пробормотала я, убирая в рюкзак законченную домашнюю работу.

Дюк говорил о том случае, когда я просидела в подвале три часа. Я спустилась туда проверить водонагреватель, и кто-то запер дверь. Я подозревала, что это сделал именно Дюк, но когда на мои крики наконец пришла мамочка, то заявила, что в тот день Дюк к нам не заселялся.

Подвальная дверь хлопнула, и шаткая лестница жалобно застонала под тяжелыми ботинками Дюка. Он перетаскивал какие-то вещи и ужасно шумел. Я порадовалась, что успела закончить свою домашнюю работу: из-за стука и скрипа ножек стула по бетонному полу я ни за что не смогла бы сосредоточиться.

Я собрала рюкзак на завтра, поставила его у двери, потом поднялась по лестнице, от усталости еле-еле передвигая ноги. Споткнулась о запачканный, грязный ковер и, чтобы не упасть, схватилась за засаленные деревянные перила. За два года, миновавшие со смерти папы, дом состарился лет на двадцать. Я умела немного, разве что включить котел или найти протечку. Краска отваливалась, трубы текли, лампы перегорали, и дом весь продувался. Мамочка не разрешала мне ничего чинить и улучшать. Она не хотела ничего менять, так что мы просто позволяли дому гнить.

Добравшись до своей комнаты, я разделась и включила воду. Какое-то время я слушала, как гудят и свистят трубы, пока из лейки душа не полилась наконец вода.