Весь шар земной...

Озеро, занявшее впадину среди равнины, прозвали «потерянной рукой океана», «мертвым морем Америки». Синевато-зеленое, оно лежало как-то удивительно спокойно, недвижно среди пологих холмов. Хотя бы одна лодка, хотя бы один парус. В этом Большом Соленом озере не вода, а скорее крепкий рассол. Если ветер все же раскачает его, тяжелые волны оставляют на берегу белый осадок.

И вокруг в пустыне белесые пятна солончаков. Среди жесткой травы шуршат змеи. В придорожной котловине — груда лошадиных и коровьих костей, быть может погибший скот партии переселенцев на «дикий Запад».

Преодолев хребет Сьерра-Невада, 11 апреля 1874 года Владимиров увидел Сан-Франциско. От Чикаго он добирался сюда 66 дней 1 час 30 минут.

В Сан-Франциско он бросил якорь надолго. В этом городе жило много русских переселенцев, и учитель смог наконец заняться своим прямым делом. В русской школе для него нашлась даже комната.

Я побывал на побережье возле Сан-Франциско в местечке «Дом на скале», куда Владимиров водил когда-то на экскурсию своих учеников.

В его годы на скалистых островках поодаль от берега, в темной глуби океанских вод, на отмели под скалами можно было увидеть множество сивучей. «Мы глаз не сводили с морских чудовищ, прыгающих, лазящих, кричащих и плавающих», — записано у Владимирова.

На асфальтированной площадке тесно стояли туристские автобусы. И уже не дом, а несколько домов облепили скалы: ресторан, музейчик, лавочки сувениров, развлекательное заведение с разными аттракционами.

Ревел и грохотал океан, на губах оседала соленая пыль. Чайки с удивительно длинными клювами в бесшумном полете стлались над волнами. А сивучи?

— Я видел однажды в волнах нечто похожее, но не уверен точно, — сказал продавец открыток.

Впрочем, один сивуч по-прежнему обитал у «Дома на скале». Огромный, тяжелый, опираясь на ласты, с широко раскрытой пастью, он, казалось, собирался огласить окрестность победным ревом. Его изваяли внизу, поближе к родной стихии. Гладкие бока зверя испещряли надписи. Тут было даже изображение сердца, пронзенного стрелой: пошлая привычка царапать и пачкать все, что попадется под руку, живуча и за океаном.

О самом Сан-Франциско Владимиров написал довольно подробно. Мне показалось, однако, что об этом городе я знаю давным-давно, притом знаю такое, чего не увидел, не почувствовал по-настоящему волгарь.

В моем сознании жил романтический облик Сан-Франциско, пропахнувшего морем, свободно и живописно разбросанного по крутым холмам, на которые вползают передвигающиеся по канату забавные трамвайчики. Так человек, никогда не бывавший в Париже, привозит в этот город свой Париж, созданный прочитанными книгами великих мастеров слова.

Мой Сан-Франциско — да разве только мой! — это Джек Лондон, его страницы. Я забыл названия некоторых рассказов, стерлись детали, но общий романтический силуэт города был, несомненно, лондоновским «Фриско».

За проливом Золотые Ворота, в Окленде, когда-то самостоятельном городе, теперь ставшем частью разросшегося Сан-Франциско, есть хижина Джека Лондона. Она стоит на небольшой площади возле кабачка «Первый и последний шанс». Ее привезли сюда из Аляски, где писатель оказался вместе с золотоискателями во время «золотой лихорадки».

Темные бревна, небольшие оконца, нары из сосновых жердей, под ними — вытертая медвежья шкура. Тут же канадские охотничьи лыжи, ржавый капкан, хомутки для собачьих упряжек, рукавицы, связанные длинной веревочкой, набрасываемой на шею, чтобы не потерять, когда снимаешь. Что еще? Железная печка, похожая на «буржуйки» времен нашей гражданской войны, большой кофейник…

Хижина подлинная. Джек Лондон провел в ней на Юконе зиму 1898 года. Ее разыскали несколько лет назад. И кабачок связан с именем писателя. Местный уроженец, юный Джек заглядывал сюда, чтобы послушать рассказы бывалых моряков. Здесь им представлялся первый шанс промочить глотку после возвращения из плавания и последний — перед новым уходом в море…

Все стены, даже весь низкий потолок кабачка словно чешуей покрывают прикрепленные визитные карточки посетителей. Джордж, хозяин кабачка, сам решал, достаточно ли важная персона пожаловала «на огонек», чтобы ее карточка дополнила коллекцию. Лично он предпочитает моряков, поскольку Джек Лондон прежде всего был способным моряком, а потом уж писателем… В семнадцать лет уйти матросом к берегам Японии — это, господа, не каждый сможет!

При библиотеке Окленда — небольшой исследовательский центр, носящий имя писателя и собирающий реликвии, связанные с памятью о нем. Я видел здесь единственную киноленту, на которой он запечатлен. Лента снята в 1916 году.

Это обычная хроника, то, что мы назвали бы сегодня «Новости дня». Маршируют солдаты, на судно грузят снаряды. Футбольный матч, потом понеслись куда-то оголтелые мотогонщики.

И неожиданно — Джек Лондон, всего несколько кадров. Не за письменным столом: на ферме возится с поросятами, выводит лошадь. Подсаживает жену в седло. Крупный план: в рубашке с коротким галстуком, широкая улыбка на усталом лице.

Через три дня после киносъемки его не стало…