Веселая семейка

– Не знаю, – говорил Мишка и разводил руками. Один я знал, в чем дело. Конечно, зародыши погибли еще тогда, когда я проспал ночью: они остыли, и жизнь оборвалась на полпути. Мне было очень совестно перед ребятами. Ведь это из-за меня они напрасно трудились! Но я не мог никому об этом сейчас сказать и решил признаться когда-нибудь потом, когда этот случай немного забудется и ребята перестанут жалеть о цыплятах.

В школе в этот день нам было особенно грустно. Все ребята как-то сочувственно поглядывали на нас, будто над нами стряслась какая-то особенная беда, а когда Сеня Бобров вздумал, по привычке, назвать нас «инкубаторщиками», то все на него набросились и стали стыдить. Нам с Мишкой даже было неловко.

– Пусть бы лучше ребята ругали нас, – говорил Мишка.

– За что же нас ругать?

– Ну, они столько работали из-за нас. Они имеют право сердиться.

После школы ребята наведались к нам, а потом уже весь день не приходил никто. Только Костя Девяткин иногда приходил. Он один еще не разочаровался в инкубаторе.

– Вот видишь, – говорил Мишка мне, – теперь все ребята на нас рассердились. А за что на нас сердиться? С каждым может случиться неудача.

– Ты ведь сам говорил, что они имеют право сердиться.

– Имеют! Конечно, имеют! – отвечал с раздражением Мишка. – Ты тоже имеешь право на меня сердиться. Это я во всем виноват.

– Почему ты виноват? Никто тебя не винит. Ни в чем ты не виноват, – ответил я.

– Нет, виноват. Только ты не очень сердись.

– Да за что же сердиться?

– Ну за то, что я такой неудачливый. Такое уж мое счастье, что я все порчу, к чему только не прикоснусь!

– Нет это я все порчу, – говорю я. – Я сам виноват во всем.

– Нет, я виноват: это я погубил цыплят.

– Как же ты мог погубить их?

– Я тебе расскажу, только ты не очень сердись, – сказал Мишка. – Один раз я под утро заснул и не уследил за градусником. Температура поднялась до сорока градусов. Я поскорее открыл инкубатор, чтоб яйца остыли, но они, видно, уже успели испортиться.

– Когда же это случилось?

– Пять дней назад.

Мишка взглянул на меня исподлобья. Лицо у него было виноватое и печальное.

– Можешь успокоиться, – говорю я ему, – яйца испортились гораздо раньше.

– Как – раньше?

– Еще до того, как ты проспал.

– Кто же их испортил?

– Я.

– Как?

– А я тоже проспал, а температура упала, и яйца погибли.

– Когда же это случилось?

– На десятый день.

– Что же ты до сих пор молчал?

– Ну, мне совестно было признаться. Я думал – может быть, это ничего и зародыши выживут, а они вот не выжили.

– Так, так, – пробормотал Мишка и сердито посмотрел на меня. – Значит, из-за того, что тебе совестно было признаться, все ребята должны были даром трудиться, а?

– Но я ведь думал, что как-нибудь обойдется. Все равно ребята сами бы решили продолжать дело, чтобы узнать, погибли зародыши или нет.

– «Сами решили»! – передразнил меня Мишка. – Вот и нужно было сказать, чтоб все вместе решили, а не решать самому за всех!

– Послушай, – говорю я, – что ты кричишь на меня? А разве ты сам сказал кому-нибудь, когда не уследил за температурой? Ты ведь тогда тоже решил за всех!

– Верно, – говорит Мишка. – Я свинья! Бейте меня!

– Никто тебя бить не собирается. А ребятам ты все-таки не говори про это, – сказал я.

– Завтра же расскажу! Про тебя я говорить ничего не буду, а про себя расскажу. Пусть все знают, какая я свинья! Пусть это будет как наказание мне!

– Ну, тогда и я все про себя расскажу, – говорю я.

– Нет, ты лучше не рассказывай.

– Почему?

– Ребята и так смеются, что мы с тобой все вдвоем делаем: и в школу ходим всегда вдвоем, и уроки учим вдвоем, и даже двойки получаем вдвоем. А теперь скажут: и на дежурстве проспали вдвоем.

– Ну и пусть, – говорю, – смеются. Что мне, легче будет, если только над тобой будут смеяться?

Когда погасла надежда

Печально закончился этот день, и опять наступил вечер. На кухне все было по-прежнему: инкубатор продолжал нагреваться, лампочка продолжала гореть, но надежда у нас совсем погасла. Мишка молча сидел и вертел в руках яйцо. Мы долго думали, разбить его или пока подождать. Вдруг Мишка испуганно посмотрел на меня. Мне показалось, что он увидел позади меня что-то страшное. Я оглянулся. Позади ничего не было. Я снова взглянул на Мишку.

– Смотри! – прохрипел он и протянул мне яйцо, которое было у него в руках.

Сначала я не разглядел ничего, но потом заметил, что в одном месте яйцо треснуло и как будто бы надломилось изнутри.

– Что это? – говорю. – Может быть, ты сам ударил яйцо нечаянно?

Мишка отрицательно замотал головой.

– Тогда что ж это может быть? Наклевка?

Мишка молча закивал головой.

– Почему ты так в этом уверен? Мишка пожал плечами:

– Сам не знаю…

Я осторожно приподнял надломленную скорлупу ногтем. В яйце получилась дырочка. Из нее на минуточку высунулся желтенький носик цыпленка и сейчас же спрятался обратно.

От радости мы с Мишкой не могли вымолвить ни одного слова и молча бросились обнимать друг друга.

– Вот так чудо! – закричал Мишка и залился счастливым смехом. – Ну, куда нам теперь бежать? Куда бежать?

– Постой! – говорю. – Куда бежать? Зачем бежать?