Читаем Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона» полностью

Уже первые проводы мобилизованных летом 1914 года обернулись серьезными беспорядками, вызванные чрезмерным употреблением спиртных напитков. И ничего необычного в этом не было. Испокон веков проводы на военную службу сопровождались обильным возлиянием: пили за «защитников Отечества», «за родителей», «за счастливое возвращение домой», «на посошок» и проч. К мобилизационному пункту призывников доставляли уже в невменяемом состоянии. Все это «под копирку» повторилось и летом 1914-го, когда на запад уходили первые эшелоны с маршевыми ротами. А так как далеко не всем было суждено вернуться обратно, то новобранцы, стараясь не думать о недалеком будущем, заливали тоску безмерным количеством спиртного. Лавки, расположенные в радиусе двух-трех верст от призывного пункта резко увеличивали выручку, сбывая все – от дешевого вина до дорогостоящих сортов водки. Алкоголь не только придавал призывникам уверенность в своих силах, но и повышал их агрессивность, что отражалось на всплеске бунташных настроений, направленных не только против извечно ненавидимого начальства, но и против соседей, особенно тех, чьи мужья и сыновья по каким-либо причинам оставались пока дома.

Отчасти стихийные выступления объяснялись психологическими мотивами. Первой реакцией масс на войну были «разгул» и «пьяные погромы». Но, с другой стороны, вековая традиция отношения общества к рекрутам как к «пушечному мясу», как к скоту, идущему на убой, порождала обильно залитые спиртным проводы, воспоминания о которых еще долго жили в памяти мобилизованных[229].

Как писал российский историк М.М. Карпович, война «застигла Россию в самое неудачное время, когда каждая частица ее энергии нужна была для внутреннего переустройства. Война оборвала ее политическое, экономическое и культурное развитие; возложив непосильное бремя на империю прежде, чем та успела встать на новый и более прочный фундамент»[230].

Первые сообщения о «пьяных беспорядках» потребовали применения самых решительных мер для предотвращения еще больших бесчинств. Фиксировались многочисленные случаи пьяных драк между призывниками и их родными, прибывающими из разных деревень, враждующих между собой: «Приходилось стрелять в воздух для построения пьяных резервистов», – вспоминал один из свидетелей[231].

Введение «сухого закона»

17 июля 1914 года последовало распоряжение о запрете продажи спиртного на время проведения мобилизации. Кроме того, цена ведра водки была повышена на два рубля, а крепость ее понижена до 37 градусов[232]. Вино в северо-западных губерниях России вместо 46 копеек за бутылку стало стоить 64 копейки[233]. В восточных районах страны цены на алкогольные напитки выросли в два-три раза и стали «не по карману» большинству российских обывателей, которые оказались перед выбором: либо сокращать бюджет за счет покупки дорогих напитков, либо «переключиться» на суррогаты и «самопал».

На местах пошли дальше, решив складировать винные запасы в одном, хорошо охраняемом месте. При перевозке в такие места вино и спирт прятали, тщательно закрывая повозки брезентом – не дай Бог, жаждущая веселия людская масса учует, что здесь транспортируется. Зато охрана подобных караванов непременно пользовалась преимуществами своего положения и, согласно служебным донесениям, частенько прибывала к месту назначения пьяной. Однако в конце концов местная публика «просекала», в чем дело, и начинала возмущаться и требовать открытия винных лавок. В этой связи приводили в пример соседние уезды и губернии, в которых, по слухам, лавки открывались при проходе запасных. Ситуация накалялась, и от представителей властей требовались серьезные дипломатические усилия, чтобы предотвратить погромы. Из отчетов об «операциях по вывозу вина» также следовало, что по пути перевозки алкогольной продукции стражники иногда сбывали ее крестьянам местных деревень, а те, «в качестве жеста доброй воли», угощали своих добродетелей[234].

Несмотря на все усилия местных властей, мобилизованные находили спиртное, выплачивая за водку любые суммы, и прибывали в места сбора уже «навеселе». Все увещевания, предупреждения, что даже доставка мобилизованных к вокзалам, железнодорожным составам и вагонам может обернуться травмами и даже гибелью плохо координирующих свои действия защитников Родины, ни к чему не привели. Мобилизованные продолжали пить, даже уже сидя в теплушках. О последствиях сообщали местные власти: в начале августа 1914 года в Пермской губернии при погрузке и отправлении воинских составов пострадало пять человек, в Чите – шестеро, в Казани – пятеро, в Одессе – двое. В Пермской губернии вспыхивали беспорядки, когда полиция стремилась успокоить пьяных новобранцев и провести организованную отправку в места сбора. В ряде уездов Вятской губернии призывники, после того как им отказались продавать водку в станционных буфетах, разгромили здания железнодорожных станций и жестоко избили буфетчиков и железнодорожных служащих.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология