Веселый Роджер

Значит, мне хватит «спасибо»? Почему Вера не говорит, что между нами все очень даже по-настоящему? Почему я этого не слышу сейчас?

Потому что она здорова. И в дураках, согласных на перчатки, больше не нуждается. Не зря же мама ей вчера час втирала по телефону про плюсы жизни с «плюсом». Не поверите, мама действительно нашла их…

Наверное, в этом и есть главная между мной и Артёмом разница: он бы на моем месте уже давно зашел в комнату и обозначил себя и свои желания. А у меня горит пиратский флаг на груди и, кажется, просыпается Фоновая.

Мне просто стыдно за самого себя, что я вообще существую и на что-то надеюсь. Еще и на работе завал, счет в банке опасно тает, об операции и речи быть не может. Да и какая разница? Можно подумать, она бы что-то изменила.

Выхожу из квартиры, спускаюсь на этаж ниже, прислоняюсь спиной к стене и приседаю на корточки, сжимая голову ладонями.

Давай разревись еще. Обидели.

По моим расчетам, Вера должна влепить Кустову пощечину и через минуту спуститься вниз, ко мне. Я ведь, по идее, все еще жду в машине. Уже двадцать две минуты, между прочим. Она ведь понимает, что я смотрю на часы и как могу истолковать ее задержку.

Но Вера не выходит. Мать ее, не выходит из этой гребаной квартиры!

Вы считаете, надо было остаться и дослушать, насладиться каждым ее словом? Или все-таки хватит с меня уже?

Что, если ее ответ ему положительный? Я закрываю лицо руками, тру и, кажется, начинаю задыхаться. Она ведь выбрала Кустова когда-то, трахалась с ним. А со мной что? За руку держалась? Позволяла себя погладить, закрывая глаза на то, что как подросток кончаю себе в штаны от вида ее сисек?

Господи Боже мой. Я так ей открылся, доверился. А теперь осознаю, насколько жалок, и Вера об этом знает. А еще Артём знает, высмеивает.

Она не выходит. Бл*дь, почему она не выходит?

Женщины же прощают измены, моя мать вечно прощает. А на мой вопрос почему, однажды сказала, что дядя Коля того стоит. Артём тоже стоит?

Я ничего не понимаю в женщинах и их потребностях. Кожа болит, Фоновая усиливается. Достаю обезболивающее из кошелька, глотаю без воды, давлюсь, таблетка застревает в горле.

Давай разревись, что у Веры нет ВИЧ и она вернулась к нормальному мужику, который даже после всего сделанного лучше тебя.

Давай же, ну. Ревел ведь, когда Настя тебя бросила, как девка слезы лил. Потому и бросила, что чмошник ты.

И папу моего мама бросила. Беловы все кретины, которых бросают. Наивные идиоты.

Тридцать семь минут там с ним наедине – какого дьявола тебе еще непонятно?

Кожа горит уже ощутимо. Я глотаю вторую таблетку в надежде, что она протолкнет первую в желудок. Теперь они обе застряли в районе кадыка.

Спотыкаясь, сбегаю вниз, к машине, пью воду и утыкаюсь лицом в руль. Нельзя, чтобы события спровоцировали откат назад. История как бы повторяется. Настя тоже ушла, сука, девственница, мать ее, невинность свято хранящая для одного-единственного.

Кустов говорил, кончала с ним, как пьяная шлюха, потом по друзьям пошла в поисках продолжения банкета. Полдвора ее отымели, мечту мою сокровенную. Со всеми потом шла, давала, кто позовет и хату организует. А если нет – то и в подъезде раком. А что, тепло же, лето. Прославилась.

Ох, как я был зол! В бешенстве просто. Ненавидел ее за собственные обманутые ожидания. Сейчас-то понимаю, что наделил ее качествами, которых не было, сам себя обманул, накрутил, а тогда-то иначе думалось. Считал именно Настю во всем виноватой.

И решил отомстить.

Обидеть так же сильно, как она меня. Растоптать, унизить, дать почувствовать себя использованной вещью. Мне обязательно нужно было превратить ее в вещь, вытереть ноги и идти дальше. Поставить точку.

Разработал план. Начал подкатывать снова, цветочки-конфетки, словечки нежные. Блевать хотелось, а в лицо улыбался, заманивал. К тому времени ей не воспользовался только ленивый, и до Насти, наконец, стало доходить, в кого она превратилась и что высмеивают ее уже все знакомые, слава идет на десяток шагов впереди. Не уважают ее, лишь презирают. Готовностью всегда раздвинуть ноги симпатию и почет не заработаешь. А в сентябре же в школу!

Она попыталась отказывать, снова строить из себя недотрогу, да не тут-то было. Фотки ее голые из рук в руки гуляли, байки летали не только среди ровесников, но и их родителей. Подружки бывшие даже не здоровались, боясь себя скомпрометировать, мерзко. Да и парни сторонились, только те продолжали симпатизировать, кому уж совсем по фигу было с кем. А еще в Насте нехороший букет уже цвел вовсю, но я об этом не знал.

Наговорил ей, что люблю-не могу, готов простить и принять. Замуж позвал снова. Сначала она не верила, потом купилась. Обрадовалась! Планы давай строить, как уедет со мной в другой город, где мое летное, и начнет жизнь заново.