Веселый Роджер

– Соня ни разу меня не попрекнула. После последней аварии, два года назад, пришел домой, ни слова не говорю. Сунул ей копию заявления на увольнение по собственному, выпил полбутылки. Она детей спать уложила, села рядом – молчала, полночи ждала, как готов буду поделиться. Потом слезы мне вытирала, как сопляку тринадцатилетнему.

– Я не знал, что ты уволился из-за ЮКАСА. Ты же всегда говорил, что на пенсию пора, устал.

– Не все бабы – лицемерки, сынок, есть среди них образчики истинной женственности, которые обласкают, когда на душе кошки скребутся, а потом и в упрек не поставят, что видели тебя жалким и слабым, даже во время сильных ссор. Это семья называется. – Его тон нарастает вместе с негодованием. Видимо, сутки только и делал, что обдумывал мою ситуацию. Отец уже явно не в себе: – Вы в своей гребаной Москве напрочь позабыли о том, что значит семья и доверие! Успешность, деньги, весь этот никчемный блеск ослепляет, я понимаю, но не равняй себя по другим. Ты хороший парень, и я очень горжусь тобой. Держитесь с Верой друг за дружку, и все у вас сложится.

Я так и стою, не зная, что ответить. А ведь в его словах чувствуется уверенность и… гордость, да? За свою семью, жену, жизнь? Вместо привычного сожаления, что все сделал неправильно, а ошибки фатальны и не поддаются исправлению.

– Мы держимся, пап, – наконец отвечаю.

И это самая искренняя вещь, которую он от меня услышал за последние годы. Как будто я решился признаться, что тяжело. Сильно тяжело, мать вашу. Прикрываю глаза, папа молчит, переваривает. Открываться больно, родным – особенно. Ведь дело ж есть до их мнения, многое от него зависит.

– Я обещал сделать вид, что не в курсе, но Соня рассказала по большому секрету, а ей Вера еще вчера, что ты предложение сделал. Это правда?

– Правда.

– Вы же в Сочи будете жениться? Приезжайте, устроим праздник!

– Я бы хоть сейчас сорвался, но Вере отпуск не дают. У нее важная работа: ресторан участвует в каком-то конкурсе кулинарном. А бросать ее здесь я не хочу. Ближе к октябрю приедем. Но ладно, мне пора. Извини, но… мама в гостях, неудобно ее надолго оставлять одну. Потом перенаберу тебя, хорошо?

Небольшая пауза.

– Привет передавай.

– Ладно. Пап?

– Да?

– Рад был тебя слышать.

Я захожу на кухню и сразу получаю в лицо упрек:

– Опять звонил напомнить, что я променяла жизнь единственного сына на личную? – с горечью спрашивает мать.

– Он так не думает. А тебе наговорил всего этого… сколько лет назад? три? пять?.. на эмоциях. – Вздыхаю, сажусь напротив. – Вы бы обсудили тот никчемный разговор спокойно хоть раз. Всем бы полегчало.

– Он спит и видит, как закапывает меня в ящике!

– Мама, блин! Ты думаешь, каково мне слышать, что из-за меня вы друг друга ненавидите?

– Не из-за тебя. Просто кое-кто алкоголик, а с больными головой людьми нормально разговаривать невозможно. Закроем тему. Расскажи лучше, как ты поживаешь. Вижу, она тебя неплохо кормит – я заглянула в холодильник.

Пожимаю плечами, дескать, не жалуюсь. А дальше говорить-то и не о чем. Была ли за последние годы у нас хоть одна тема, не связанная с моей ущербностью или фотографиями, которые мне нужно сделать/обработать/отдать друзьям/родственникам?

Добавлю, кстати: брить голову наголо мне не идет. Вера смеется, говорит, что, когда отрастут волосы, будет любить меня в два раза сильнее.

Сидим с мамой друг напротив друга за столом, жалость в ее глазах наворачивает слезы на мои. Отвожу взгляд в сторону, моргаю. Когда вот так с ней наедине, я начинаю ощущать себя снова на восемнадцать лет, вспоминаю первые месяцы реабилитации, мамину поддержку и печаль, весь этот кошмар, через который мы проходили вдвоем день за днем. Постоянные перевязки, боль, рвота при попытках начать питаться как-то помимо капельницы. Впервые я встал перед зеркалом и поразился тому, какой тощий. И уродливый, разумеется. Тогда подумалось: зачем они меня выхаживают? Какой смысл? Мнимый гуманизм во всей красе.

– Ты прости, что заставил волноваться.

– При чем тут твое «прости»? Ты хоть иногда вводи меня в курс дела. Говорят, жениться собираешься. Позовешь хоть?

– А ты как будто и не рада?

– Пытаюсь свыкнуться. Размышляю: если бы у меня было трое сыновей, Вера бы успела перед всеми задом покрутить?

– Я ведь люблю ее, мам, – перебиваю. – А Вера полюбила меня таким вот. – Дергаю футболку. – Это не просто, ты ведь знаешь, что там под одеждой. – Кладу ладонь на грудь.

Мама смотрит пристально, слегка, неосознанно качает головой, выдавая мысли, которые пытается тщательно скрыть.

– Но почему именно она? Я хочу вас понять, честно, но Вик… Помоги мне в этом. Она бросила Артёма в беде, как ей можно доверять после этого?

– Она от него ушла не из-за ВИЧ, и ты это знаешь. Просто не все могут простить измену.

– Ты говоришь словами своего отца.

– Неправда.