Веселый Роджер

– Только давай другим тоном? Вы братья, родные хоть не по крови, но по духу люди. Ты, Артём, Арина должны держаться вместе всегда, а когда мы уйдем… – Смотрит на люстру, – особенно. Вы все, что есть друг у друга.

Я киваю. Хватит с нее информации, дальше едим практически молча. Хронический стыд – болезненная эмоция, первая и самая яркая, которая ноет внутри при любом контакте с матерью.

– Только не замыкайся от нас, Вик.

Снова киваю, как автомобильная собачка, будто и не умею больше ничего. Спорю, говоря это, мама гадает, что Вера во мне нашла. Пытается постигнуть мотивы. Цель благородная – чтобы защитить. Но она ранит. Близким нельзя открываться, вы помните? Я уже говорил сегодня. Практически все зависит от их мнения; сложно любить себя, когда мама не находит для этого повода.

* * *

Телефонная трубка вот-вот пустит корни в правый висок, сольется с ухом, затем с мозгом, хотя там и без того потяжелевшие мысли бренчат, не переставая. Но хоть руки освободятся. Не успеваю закончить один разговор, тут же начинается другой, вот только без толку старания: по-прежнему никаких новостей от «шутника». Если он мне угрожал, то, где, мать его, требования? Может, я бы рассмотрел их внимательнее после разговора с Жоркиным-старшим.

Пью таблетки горстями, тоскливо на душе. Сижу в кресле и пишу карандашами средненькую копию шедевра Мунка по памяти.

– Покажи, – просит Вера. – Красиво. О чем эта картина?

На ней одетый в черное печальный мужчина прижимает ладонь к кровоточащему сердцу, словно душевной раны можно коснуться физически, налепить побольше пластырей. А мимо проплывает светлый образ девушки.

– Даже приятные воспоминания могут вызывать страдания в настоящем, – говорю безэмоционально.

– Когда по ним скучаешь.

– Точно. Давай съездим в музей Мунка? Он в Осло.

– Чтобы посмотреть на популярный «Крик», который постоянно пытаются украсть?

– Забудь про «Крик». Тебе понравятся другие работы. Погугли его «Поцелуй», например. Там тяга друг к другу граничит с манией, жутью. Дух захватывает.

– Давай лучше ты нарисуешь, а я посмотрю.

– Если бы у меня выходило достойно, то мои работы висели бы на выставках в Осло.

– Мне больше нравятся твои версии, – упрямо твердит Вера.

– Потому что все женщины на них похожи на тебя.

– Думал, не замечу?

Потом мы молчим, я набрасываю тот самый бессмертный «Поцелуй». Как и в оригинальной версии, лица целующихся расплываются, одно поглощает другое, становится его частью, и невозможно различить, где заканчивается мужчина и начинается женщина. Отныне это не имеет значения.

Когда в комнате лишь двое, страстно желающих принадлежать друг другу, их души расщепляются, запахи смешиваются, тела соединяются. Со стороны связь выглядит неприглядно, даже пугает: одно лицо на двоих – подумать только. Но не спешите пройти мимо. Почувствуйте, как на редкость точно картина передает интимность момента. Как в жизни: секс между двумя влюбленными – важно, что именно влюбленными, а не банальный перепих, когда охотишься за разрядкой, – никто не должен видеть, это таинство.

Какой же избитой ерундой я занимаюсь полжизни, выдавая ее за искусство. Хочется выбросить в окно телефоны, фотоаппарат, остаться наедине со своей женщиной и чувствовать, как трепещет ее гладкое тело под ладонями. Когда склоняюсь сверху, дыша часто и глубоко, веду языком по коже, нащупывая пульс, капельки пота, все сильнее ощущаю ее «да». С каждым стоном, движением, вдохом-выдохом.

Вера мне как бы позирует: замерла, не улыбается даже. Так и сидим час или два, или пять минут. Время растекается вокруг нас, становится трудно ощутимым. За окном темнеет, поэтому ее яркие глаза перестают блестеть, превратившись в темные пятна на фоне бледной кожи. Наверное, мое лицо и вовсе походит на череп. Волос страсть как не хватает. Мы живем эти дни, не касаясь друг друга, потому что я пока не курю.

– Хочешь рискнуть? – спрашивает Вера.

Конечно, черт возьми, да! Но вместо этого:

– Мама считает, ты со мной из корыстных целей, только не может разгадать, каких именно. Мучается. Предлагаю подкинуть ей брошюру о стигматофилии.

– А что это такое?

– Сексуальное влечение к людям, у которых на теле есть шрамы и татуировки.

– Хорошо, что сейчас всему можно найти объяснение, – без тени улыбки говорит Вера. – Я долго тебя такого искала, потом через брата подбиралась, в доверие втиралась. Твоя мама поверит, не сомневаюсь. Займет в ее голове почетное второе место после «СПИД-терроризма» в рейтинге абсурда.

Улыбаемся. Наверное, если бы нас понимали, было бы чуточку легче. Впрочем, для того, кто горел заживо, подобные препятствия не имеют значения.

– Скоро снова будешь стонать подо мной, ясно? – вдруг говорю ей.

Мужчина на моем рисунке полностью одет в черное и целует обнаженную девушку – такая вот интерпретация шедевра.

– На это и нарываюсь, красавчик, – лукаво подмигивает Вера, ведя плечом, выбившимся в ворот свободной майки.