Весеннее озарение (СИ)

- Чего тебе надо? - с просини имела неосторожность отозваться Анна Аркадьевна. Она давно хотела уйти от подобных вечерних ворчаний в отдельную спальню, но, таинство семейного ложа до сих пор не позволяло решиться на столь отчаянный шаг и заставляло терпеть, - Чего пристал, какой дозатор!?

Этакой задиристости, вызова собственно и ожидал пылающий изнутри жарким пламенем муж, и, не замедлил предаться прямо в спальне, в интимном розоватом свете ночников пылкому накалу страстей....

Спустя достаточно короткий промежуток времени, благодаря то чуткости и пониманию партнера; предшествующей свежей прогулке; взявшей, неизменно, верх после опорожнения чувств, трезвости ума; а то и просто-напросто, проглоченной в антракте, между актами семейной психологической драмы, на кухне, четверти бокала пьянящего коньяка, что, иногда, имеет свойства одним махом отрезвлять вопящую в пьяном припадке действительность до должного уровня наплевательства.... Впрочем, всего лишь, спустя более или менее стандартный, устоявшийся в годах супружеской жизни, промежуток времени, очередным холодным содроганием запечатленный в памяти Анны Аркадьевны, муж остыл, в груди его зародилась тень удовлетворения и он, наконец, закрывшись в одиночестве в кабинете, все более и более хладно, поскрипывал половицами, замедляя ход из угла в угол.

Анна Аркадьевна вслушивалась в скрипы, какое-то время, опасаясь возвращения супруга, по опыту зная, что порой, он мог, с виду остыв и успокоившись, всего лишь предаться десятиминутной передышке, по прошествии которой, возвращался к ней, затаившейся в оставленном им положении и, с новым пристрастием, с новым трепетом в ее телесах, начинал все сначала. Так могло продолжаться по нескольку заходов подряд. Но, на этот раз супруг оставил в покое ее подрагивающее от пережитых эмоций тело и Анна Аркадьевна побитой, безвинно, собакой, свернувшись под одеялом в калач, осознав, что буря на сегодня стихла, пустила, наконец, слезу обиды, поскулила в подушку, припоминая минувший монолог.

- И что он, в последнее время, беснуется, чем разгневал его Андрюша? - недоумевала она, - Что в нем не так, как прежде? - не могла понять Анна Аркадьевна, словно по матерински, нарочно не замечая душещипательных мелочей, так или иначе, прямо или косвенно указывающих на очевидные мужу факты.

Судите сами: вон оно, то самое жидкое мыло с дозатором, так любимое Андрюшей, ужасающе низвергало из чрева в ладонь свои теплые струйки; вон слишком синий цвет новой куртки, застрявший в одном шаге от разительного небесно-голубого; трусы, уж больно короткие для мужественных, доходящих до колен, "семейников". Ну и, конечно же, все эти разговоры в пол тона, уединения в комнате с друзьями, что говорить: множество, великое множество всевозможных мелочей - все, прямо или косвенно указывало, кричало, вопило о гнусной истине. Впрочем, чего же здесь, собственно, такого, невероятно гнусного, спросила бы она, поразмыслив, у раскрывшего ей, доселе спящие очи. Как для любой матери, ее, конечно, больше интересовало счастье собственного чада, а не ублажение личных побуждений, амбиций и жизненных взглядов. Анна Аркадьевна вспомнила сына и улыбнулась не зря прожитым дням. Да, решила, пожалуй, ради счастья детей стоило терпеть седые невзгоды старости и, улыбаясь, забылась младенческим сном.

Андрей Андреевич же, тем временем, произвел, невероятной важности телефонный звонок: короткий, наисерьезнейший разговор резко и басисто, гулко промчался по кабинету; брякнул трубкой и нервно расхаживал из угла в угол, то и дело, подливая, "для ясности ума", в бокал много звездного коньячку. Десятки светлых решений, мерцая, склоняли дело в нужную сторону. На стене несколько раз, высунувшись из домика, проорала кукушка и под мерное туканье часов, проблема, постепенно, словно решалась сама собой, в процессе все более и более неторопливых, и все менее и менее твердых шагов, пока, не расплывшись перед ним в размазанных очертаниях, постепенно не начала растворяться в воздухе вместе с дымом вдруг закуренной, после долгих лет воздержания, сигары. И вот хозяин, развалившись на диване, окутанный нежным маревом, с сигаркой и стаканом в руках, добро уже улыбался кому-то, возможно, безвозвратно ушедшим счастливым дням юности, а спустя какое-то время, уснул.

***

Максим стоял на возвышенности и пристально глядел в развернувшуюся, пред ним, долину, где располагалось вражеское войско. Темная масса шевелилась в нескольких милях от холма, оседланного полководцем. Крепкие загорелые ноги его, обутые в сандалии, словно вросли в землю, красную тунику ветер трепал заодно с черными кудрями, вьющимися из-под лаврового венка. Мрачные думы одолевали Максима, когда на его плечо легла крепкая рука товарища.

- Хватит работать. - произнес твердый голос, - Утро вечера мудренее, пойдем в лагерь, ужин стынет.