Весеннее озарение (СИ)

Полководец взглянул в понимающие глаза соратника, кивнул, и они, придерживая друг друга под руки, тронулись в сторону лагеря, непринужденно беседуя на ходу на отвлеченные темы. Складывалось впечатление, будто бы, друг, знает все тайны старого вояки и, всегда и во всем поддерживает, помогает ему.

Пара вошла в шатер. Прислужники бросились накрывать стол на двух персон. Разнообразие полевой кухни поражало воображение. Между гор снеди, появились ароматные свечи, наполняющие помещение приятным благовоньем и бутылки с вином. Приятели, неспешно, поглощали ужин. Беседа имела расслабляющий, шутливый характер. У них оставалась всего одна лишь ночь, перед решающей битвой....

Разительно звонкий полуночный телефонный звонок потревожил сладкие сны Максима Максимовича. Он, резкий от недовольства, сорвал трубку и хрипло буркнул позывное "Алло". Не открывая глаз, с кислой миной, неохотно выслушал человека с другого конца провода, вставляя в монолог "ага" и "да" исключительно для вежливости, наконец распрощался, облегченно вздохнул, закутался в одеяло, готовый всецело отдаться в теплые, ласковые объятия сна, но, полежав некоторое время осознал, что, как бы не хотелось того, тот, увы, не вернется. С досадой отшвырнул одеяло, включил ночник, осветив скупую на житейский быт, сугубо холостяцкую обстановку спальни: хладную и унылую, явно обделенную прикосновениями теплых женских рук. Серые стены, исписанные обветшалыми строчками, кое-где отставших газет; одинокая панцирная кровать, в углу, смягченная ватной нежностью спального матраса; табуретка, у изголовья; заменяющая тумбочку несла суровую службу плаца стакану воды и будильнику; долговязый старый ночник, сгорбившись, нависал над ней. У противоположной холостяцкому ложу стены смирно прибывал чуть скривившийся от степенных годов шифоньер во главе и достойные его предметы мебели: стол, заваленный папками, журналами и прочей картонно-бумажной атрибутикой, среди которой, наверняка скрывалась газета с остатками вечерней трапезы; чуть продавленный стул, в столь поздний час интимно сменивший, прероднившийся, за годы верной службы, зад седока на набор его же белья. И крупный циферблат часов, чуть приметно для неискушенного слушателя мерно тикал над столом в тишине завершая убранство комнаты.

- Начало первого. - пробормотал Максим Максимович и громко выругался в адрес звонившего.

В такие досадные минуты он, наученный опытом, исключив взывающие ко сну разнообразные комбинации с нескончаемым переваливанием с боку на бок, давно выбирал для себя несколько странную стратегию: поиск сна в блужданиях по ночным улочкам. И в этот раз он не изменил привычке.

Поздние променады имели собой определенную прелесть. Нет, Максим Максимович не был ярым сторонником ночной тишины, свежего воздуха, шороха листьев, или же других, загадочных, уходящих в прошлое звуков, рождающихся в полутьме спальных районов среднестатистического города. В тишине, в отсутствии дневной суеты, вымершие дома манили его редким светом скрытой жизни, тайно пульсирующей в отдельных закутках городского мира, словно противясь системе, отказавшись мерно посапывать в такт с соседствующими спящими ячейками. Максим Максимович примечал и, аккуратно вел статистику нарушений ночного спокойствия, по возможности, заглядывал в светящиеся окна, опрометчиво не занавешенные хозяевами, и, подобно художнику, с волнением впечатлил в памяти, во многих трепетных тонкостях, чрезвычайно интересные картины бытия; дабы потом, в сухой и жалкой формальности, стенографировать в собственный отдел, в форме анонимных доносов факты несоответствия форм серой повседневности.