Весеннее пробуждение

– Нечего прощать, любовь моя, – тихо говорил Эндрю. – Только я во всем виноват. Я вызвался на задание назло тебе, сознательно подверг себя опасности, потому что поступил как капризный ребенок, а не как заботливый муж.

Все еще не открывая глаз, Пруденс подняла руку и прижала палец к его губам:

– Ты прав. Нам нечего прощать. Мы оба совершаем ошибки. Главное, что мы на них учимся. – Она с улыбкой поцеловала его ладонь. – У нас есть недостатки, но, пока мы любим друг друга, все будет хорошо.

У Виктории задрожали губы. Она не видела лица Эндрю, а Пруденс так и не открыла глаз, но от исходящего от них счастья сердце ее наполнилось нежностью.

Как же ей хотелось иметь такое же для себя. Не ребенка, нет, а любовь. Уютную, надежную, верную любовь, которая цвела между ее сестрой и этим мужчиной.

Кит.

И подумать только, что она сама отказалась от возможности получить такую любовь. Разве это не безумие? О чем она думала? А теперь она может больше никогда не увидеть Кита.

– Знаешь, а ведь подслушивать нехорошо, – прошептала над ухом Элинор, и Виктория от неожиданности подскочила. – Пойдем. Пусть побудут наедине. Покажу тебе кое-что интересное.

– С ребенком все хорошо? – спросила по дороге Виктория.

Элинор кивнула:

– Судя по всему, доктор ошибся с расчетом срока. Ребенок недоношенный, но опасности нет, если ухаживать за ним с должной заботой.

– У этого ребенка будет самая лучшая няня и уход, какие можно себе представить! – поклялась Виктория. – И спасибо тебе за все, что сделала.

– Я ничего не сделала, – засмеялась Элинор. – Вот Пруденс действительно пришлось потрудиться.

Виктория покачала головой, не в состоянии понять, почему к горлу подступают слезы.

Элинор провела ее в палату, где вручила фартук и чепчик.

– Будь осторожнее! – предупредила она.

Виктория только собиралась возмутиться, но при виде одетой с головы до пят в белое няни с крошечным свертком в руках потеряла дар речи.

– Хотите подержать Маргарет Роуз?

Нежный голос няни прекрасно подходил этому тихому царству. Вероятно, в больнице рождалось мало детей, потому что в комнате стояло лишь четыре пустых люльки. Няня кивком указала на кресло-качалку, и Виктория без слов направилась туда. Когда она надежно уселась, женщина выдала краткие указания:

– Согните руку, вот так. Смотрите, чтобы головка не качалась, и не вставайте.

Виктория кивнула, и на руках у нее оказалась Маргарет Роуз. Хотя Пруденс ошибалась, ожидая мальчика, Виктория не могла представить себе более красивую новорожденную. Она рассматривала девочку, и в груди расплывалось тепло. Как она ухитрилась прожить на земле почти двадцать лет и ни разу не держать на руках младенца? Руки сами знали, что делать, и сверток казался одновременно легким и приятно тяжелым.

Глаза девочки были закрыты; темные ресницы отбрасывали тень на кожу столь бледную и тонкую, что она казалась прозрачной. Виктория взглядом обвела нежный изгиб детской щеки и четко очерченную дугу верхней губы. В глазах защипало от слез; изнутри поднималась нежность, настолько неистовая, что Виктория заплакала бы, не бойся она разбудить кроху.

– Я всегда буду заботиться о тебе, – прошептала она. – Ты будешь моей любимой племянницей, маленькая Мэгги Роуз, но только не говори своим будущим братикам и сестричкам, хорошо? Пусть это будет наш секрет.

Ребенок повернулся, и Виктория надежнее прижала его к себе. В голове всплыли слова колыбельной – девушка даже не подозревала, что знает ее. Она не могла слышать песню от матери – та умерла, когда Виктория была не больше свертка у нее на руках. Значит, ее пела мать Пруденс. Осторожно покачивая малютку, Виктория тихо напевала:

Спи, дитя, усни,
От забот отдохни.
Папа овечек пасет,
Мама ветку трясет.
С нее сыплются сладкие сны.
Спи, дитя, усни.

Глава двадцатая

Ровена шла по ангару, чуть ли не приплясывая. Если бы она умела свистеть, она бы еще и присвистывала на каждом шагу. Первый раз после смерти отца она чувствовала такую легкость и беззаботность. А может, и впервые в жизни. Ее ждал очередной восхитительный полет, апрель вел себя так, как и подобало: изумительно теплые дни чередовались с проливными дождями, которые превращали Англию в лоскутное, переливающееся всеми оттенками зелени одеяло. В полной мере весной можно насладиться, только глядя на землю сверху, как недавно решила для себя Ровена.

Но не только смена времен года стала причиной ее чудесного настроения. Себастьян скоро должен был получить увольнительную, и они непременно поженятся. На этот раз подготовка к свадьбе проходила намного скромнее, и даже тетя Шарлотта без споров согласилась со всеми ее предложениями. Как подозревала Ровена, причина такой внезапной покладистости крылась в том, что тетя просто боялась, что эта свадьба вообще никогда не состоится, если они не поженятся сейчас. Впрочем, волнения ее были напрасны: Ровена была так же уверена в своем решении, как и в любви к аэропланам.