Весеннее равноденствие

Устроившись рядом с Тамарой на заднем сиденье, он спросил, куда ехать.

— Сначала на Каширку. Мне обязательно надо туда заехать… А потом уж к себе.

Готовцев удивился, что человек с хозяйственной сумкой, набитой товарами повседневного назначения, едет не домой, а тащится в каширскую тмутаракань.

— На Каширку так на Каширку, — сказал он, удерживаясь от излишних вопросов.

— Мне надо завести продукты Кире Владимировне, — не очень толково объяснила Тамара.

Она сидела, чуть наклонив голову и глядела перед собой, грустно приподняв тонкие, отчетливо выписанные брови. В неподвижности взгляда, в бессилии уроненных на колени девичьих рук ощущалась усталость. На Андрея накатил порыв непонятной жалости к девушке, укоризненное ощущение мужской физической силы, которую он редко догадывался обратить на помощь людям. Он смотрел на чистое, почти еще детское лицо, на переливчатый оттенок темно-русых волос, на губы, тронутые то ли грустной полуулыбкой, то ли прячущейся усмешкой, и неожиданно возникшая жалость становилась острее и непонятнее.

Из осторожных расспросов выяснилось, что Кира Владимировна является инвалидом первой группы и не доводится Тамаре ни родственницей, ни соседкой, ни подругой.

— Ну, просто знакомая… Я езжу к ней два раза в неделю. У нее никого нет, а на улицу она выйти не может. Полиартрит у нее. Она и по комнате передвигается с помощью кресла на колесиках…

Выяснилось, что Тамара познакомилась с ней, когда училась в девятом классе и была активисткой школьного кружка «Юный патриот». У кружковцев завязалась обширная переписка. Так Тамара узнала адрес Киры Владимировны, пришла к ней и поняла, что ее новая знакомая третий день сидит на чае с сухарями, потому что единственная родственница уехала в отпуск.

— А соседи?

— Она, Андрей Алексеевич, живет в старом доме. Оттуда уже почти всех переселили. Остались Кира Владимировна да дедушка Архипов. Он пенсионер. Иногда поможет Кире Владимировне, хлеб купит и еще что. А чаще как уйдет с утра к «стекляшке», так его и не дождешься до самого вечера…

Андрей расспрашивал собеседницу, снисходительно улыбаясь в душе ее наивным, полудетским рассказам, столь мелким и незначащим по сравнению с его заботами. Ощущал, что ее слова падают словно в пустоту и оттого чувствовал себя неуютно и стеснительно рядом с Тамарой, понимая в то же время, что его молчание еще больше увеличит эту неуютность и стеснительность.

— А вы теперь где живете?

— Как где? У тети Маши и живу… Вольная я, как птица. Хочу жить, чтобы никому не быть обязанной. Что вы на меня так смотрите? Уж не хочется ли вам пожалеть бедную и бездомную?

— Не хочется, — откровенно ответил Андрей Алексеевич, удивленный столь резким переходом от наивной, полудетской сентиментальности к вызывающей неприязненности собеседницы.

— Правильно. Всех жалеть, никаких жалинок у человека не хватит… Я уж лучше сама себя пожалею. Заведу себе сберкнижку, накоплю деньжат и отхвачу такой жилкооп, что будет любо-дорого… Чтобы ко мне не совались с жалостью.

Глава 7. Воскресный обед

Не было ничего необычного в том, что, отработав законную неделю на производстве и завершив ремонтные работы, Екатерина Ивановна в воскресенье поутру съездила на рынок и занялась приготовлением обеда. Такой обед был традицией в семье Готовцевых. Для него извлекалась хрусткая, белоснежной чистоты скатерть, выставлялась лучшая посуда и подавались самые изысканные блюда, какие только могли приготовить чудодейственные руки хозяйки дома. Хозяин дома к тому прибавлял лишь графин с плавающими в ядреном настое лимонными корочками. Воскресный обед представлял также что-то вроде сложившегося на демократических началах совета, где обменивались новостями, наводили критику и заслушивали такую же критику, планировали расходы по статьям семейного бюджета, советовались и делились видами на будущее.

Запаздывала Ольга, замужний отпрыск семьи Готовцевых, одиноко проживавший в благоустроенной кооперативной квартире. Одиночество Ольги юридически нельзя было признать, поскольку она находилась в счастливом браке и имела обожаемую дочь. На положении соломенной вдовы Ольгу посадила развивающаяся научно-техническая революция, уславшая мужа, старшего научного сотрудника геологического института, в длительную командировку на Ямал, где он приспосабливал и никак не мог приспособить какой-то хитрый прибор к условиям вечной мерзлоты и низких северных температур.

Прогрессивные рычаги научно-технической революции, нацеленные в первую очередь на развитие производительных сфер хозяйства, задержали также ввод в эксплуатацию детского садика в том районе, где проживала Ольга, и дочурку пришлось отдать на воспитание коломенской бабушке, потому что ближняя, московская, бабушка продолжала руководить передовой бригадой сборщиц и имела на руках трех беспомощных мужчин. Супруг ежедневно писал письма, но личное внимание оказывал кратковременными и редкими визитами, чего, по мнению Ольги, было недостаточно для счастливой семейной жизни, и сложившееся одиночество все больше угнетало ее с каждым прожитым месяцем.