Весенней гулкой ранью...

Ты дала красивое страданье,

Про тебя на родине мне петь.

До свиданья, пери, до свиданья.

"Красивое страданье…" Это уже близко к хафизовскому ощущенью: "О, сладость!"

Свое, русское, и чужое, восточное, естественно, органично слились в

едином "лирическом чувствовании". И стихи, оставаясь русскими стихами, в то

же время несут в себе аромат инонациональной поэзии, поэзии, освященной

именами Хафиза и Фирдоуси, Саади и Хайяма…

5

В юной Шаганэ, "что лицом похожа на зарю", русский поэт нашел не только

прекрасную персиянку. В ней ему открылась и душа, очарованная родной

поэзией. Шаганэ знает заветы Саади, у нее на устах песня, "которую пел

Хаям…". И как хочется нашему рязанцу быть по достоинству оцененным ею! Он

настойчив:

Или снова, сколько ни проси я,

Для тебя навеки дела нет,

Что в далеком имени — Россия -

Я известный, признанный поэт.

Она, наверно, просто подзадоривала русского. Возможно, даже говорила,

что быть поэтом нетрудно — поет же соловей… И возможно, именно ей возражал

пришелец из России:

Быть поэтом — это значит тоже,

Если правды жизни не нарушить,

Рубцевать себя по нежной коже,

Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом — значит петь раздольно,

Чтобы было для тебя известней.

Соловей поет — ему не больно,

У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого -

Жалкая, смешная побрякушка.

Миру нужно песенное слово

Петь по-свойски, даже как лягушка.

Вписанное в сюжет "Персидских мотивов", это стихотворение (точнее -

приведенные три строфы, всего их шесть) исключительно важно для понимания

литературно-эстетических взглядов Есенина 1924–1925 годов. Вместе с его

другими строками о поэзии, призвании поэта оно — своеобразное творческое

кредо художника.

"Стихи — не очень трудные дела", — скажет он в "Стансах". Но это

стихи-безделушки, стихи — всего лишь аккуратно зарифмованные строчки, стихи,

лишенные чувства и мысли… Писать такие стихи, "стишки", — занятие

нехитрое…

Иное дело — настоящие стихи, подлинная поэзия. Она, говорил Есенин, "не

пирожные, рублями за нее не расплатишься". И еще: "В поэзии, как на войне, надо кровь проливать!"

Работа поэта — "каторга чувств".

Заповеди поэта: правда жизни, правда переживаний, полная самоотдача.

Раскованная раздольная песня о том, что прошло через сердце, что выношено и

выстрадано. Петь своим голосом…

…В "Персидских мотивах" русский поэт просит свою подругу: "И не мучь

меня заветом, у меня заветов нет".

Но в поэзии он имел свои заветы. Он знал, что значит быть поэтом и

какова цена "песенной отваге". И когда"…дышит глубоко нежностью

пропитанное слово". Он знал, что "если перс слагает плохо песнь, значит, он

вовек не из Шираза…", ибо Шираз, легендарная родина Саади и Хафиза, не

место для рифмоплетов.

Неспроста, собираясь в Персию, Есенин сообщал в одном из писем: "…Я

еду учиться. Я хочу проехать даже в Шираз и, думаю, проеду обязательно. Там

ведь родились все лучшие персидские лирики".

Свершись поездка, он бы увидел на мавзолее творца "Гули-стана" слова, звучащие из глубины веков: "Если ты вспомнишь меня в молитве, душа Саади

возвысится".

Русский поэт вспомнил прославленного певца не в молитве — в стихах.

Возвысилась и душа самого пришельца из России. Возвысилась до мудрого

взгляда на бытие — на радости и неудачи, до просветленного постижения

красоты жизни, ее неиссякаемой поэзии.

Пережитое не ожесточило его душу. Она осталась по-детски чистой,

незамутненной.

Ты — ребенок, в этом спора нет,

Да и я ведь разве не поэт? -

говорит он милой девчушке Гелии, покидая Персию.

И поэт, чья жизнь "за песню продана", прощается с ребенком доброй

улыбкой:

Улыбнемся вместе. Ты и я -

За такие милые края.

Ветер с моря, тише дуй и вей -

Слышишь, розу кличет соловей?

Улыбка — от доброты, от щедрости сердца. От всего того, что когда-то

рождало дружеский и мудрый совет Хафиза: "…Скорби сторонись… Вину, ручью

и солнцу улыбнись".

6

Сергей Городецкий говорил:

— Знаете, чем меня, помимо всего, поразил Есенин при первой встрече?

Ощущением цвета, красок. Когда-то Блок обо мне писал, что у меня острые

зрительные восприятия. У Есенина они были удивительно колоритны,

разнообразны, многоплановы, что ли… В стихах — целая цветовая радуга…

Предметы — в цвете, вернее: цвет — предмет…

— Чувство — цвет…

— Вот, вот… В этом Есенин тонок, я бы сказал — мастерски тонок.

Это так.

Цветопись — одна из характерных черт стихов Есенина. Она менее всего

связана с украшательством. В цветописи, как верно заметил К. Зелинский,

"находят выход его "буйство глаз" и "половодье чувств", то есть

взволнованное восприятие бытия и романтически приподнятое к нему

отношение…".

Я учусь, я учусь моим сердцем

Цвет черемух в глазах беречь.

Только ли черемух?

В самых ранних стихотворениях цвет используется еще робко и редко:

Солнца луч золотой

Бросил искру свою…

Лучи ярко-золотые

Осветили землю вдруг.

Набор красок скромен, определения — традиционные, привычные: зорька

красная, бор темный, ночь темная… Нет-нет да и промелькнет нечто

инородное, с налетом красивости, перехваченное с чужого взгляда: "кораллы

слез моих", "нежная вуаль из пенности волны", "капли жемчужные"…

Но уже вскоре к Есенину приходит, говоря словами Блока, "понимание