Весенние ливни

— Отчим пишет,— помахал тот письмом,— нужно учиться жить не только для себя, что самое чудесное качество человека — умение сочувствовать другим. А я… я не хочу, чтобы даже мне самому сочувствовали… Так что передайте, пожалуйста: я, может быть, на строительство Братской ГЭС поеду. У меня, возможно, самое счастливое время было, когда на целине работал…

Юрий сидел далековато от стола. Плохо одетый, сгорбленный, с письмом в руках, он выглядел одиноким, несчастным. Но Прокопу в самом деле не хотелось жалеть его.

— А что передать Лёде? — поддел он, соскочив с подоконника.

— Я ей напишу сам,— послушно ответил Юрий.

— Только попробуй! Я тебе напишу…— вернулся от двери Евген и, готовый взбеситься, остановился в двух шагах от него.

Юрий сжался, но головы не опустил. Лицо его вдруг отвердело.

— Ты напрасно, Евген. Не думай, что так всё просто… Отсюда, издалека, волей-неволей кое-что увидишь…

— Врешь! — взорвался Евген.— Что ты можешь увидеть, раз у тебя за душой никакого бога нет? Комлик и тот на что-то молится, знает, кому поклоны бьет. А ты? Для чего ты живешь? Чего добиваешься? Зачем? Ни убеждений, ни чести. Точно флюгер какой-то… Потому и паскудишь только!..

— Ну, как себе хочешь, я искренне. А если не разрешаешь, то и писать не буду. Все равно она, верно, с Тимохом дружит. Но прошу — передай, что я остаюсь пока здесь…

Спрятав в карман комбинезона письмо, он на ходу кивнул всем головой и быстро вышел, так что медлительный Алексеев не успел ни сказать что-нибудь, ни удержать его.

Видно, не каждое горе можно разделять. Юрий ушел, и всем сделалось легче. Ушел, но жалко его не было, хотя ни Евген, ни Прокоп при других обстоятельствах не оставили бы человека в беде. Правда, на какую-то минуту на Алексеева напала хандра, словно что-то свое увидел он в Юриных мытарствах, но вскоре легче стало и ему.

У каждого до этого роились свои планы. Механик, отдохнув, собирался знакомиться с новшествами, введенными горьковчанами на вагранках. Прокоп хотел посмотреть поселок народной стройки, Евген — домик Каширина. Теперь же вдруг всем захотелось быть вместе, и они остались в гостинице.

Алексеев разложил на столе принесенные чертежи, и все склонились над ними, разглядывая оригинальные водяные кольца плавильного пояса и переходные кабины для отделения шлака от металла вне вагранки.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Состав остановился, перегородил заводскую улицу. Он был небольшой — всего пять вагонов и платформа, но когда Лёдя попыталась обойти его, машинист пустил пар и дал короткий свисток.

Решив, что состав тронется, она остановилась. Невольно уловила задах паровозного дыма, что щекотал ноздри, и посмотрела на седого розовощекого машиниста, сидевшего в будке паровоза, как шофер, положив локоть иа кран окна.

— Торопишься? — по-стариковски добродушно обратился он к Леде.

Она не ответила. Хотя до гудка времени было еще порядком, хотелось поскорее попасть в цех. Перебросив на грудь косу, Лёдя привычно стала заплетать ее конец.

— Ишь ты! — потешно сказал машинист.— Как ты ее вырастила такую?

— Поедете вы, дядька, или нет? — нетерпеливо спросила Лёдя, не желая сердиться на старого человека. Подкупил и его вопрос.

Коса! Лёдя взглянула на нее. И впрямь забыла о ней! Совсем забыла, будто косы и не было вовсе. Лёдя даже удивилась: как это могло быть? Как случилось?

Она доплела косу и отбросила за спину. С удовольствием почувствовала её тяжесть и улыбнулась машинисту.

— Бригадир, подожди! — окликнул ее кто-то.

Лёдя не сразу поняла, что это зовут ее, но оглянулась — к ней поспешно приближался Тимох, неся, как на прогулке, пиджак на плече.

— Почему я тебя не заметал у проходной? День добрый! — поздоровался он.

— Добрый день и бывайте здоровы! — засмеялся машинист, давая свисток. Над бегунками с шипеньем вырвался белый пар. Паровоз ухнул раз, второй, клубы пара поднялись н над его трубой, и состав тронулся, лязгая буферами, набирая скорость. Посмотрев ему вслед, Тимох спросил:

— Интересно, почему ты и теперь избегаешь меня?

Лёдя прибавила шагу.

— И не думаю.

— Вот сейчас тоже бежишь как на пожар. Неужели нельзя быть накоротке, как с другими? Что я — хуже всех? Или виноват в чем-нибудь перед тобой? Работаем в одной бригаде, а я для тебя не такой, как все. Почему?

Мучаясь в догадках, Тимох не раз задавал эти вопросы самому себе и не находил ответа.

— Тебе, Тима, это только кажется,— боясь его искренности, заторопилась Лёдя.

Но то, что она назвала его по имени, обнадеживало.

— Ну ладно, пускай,— согласился он.— Однако все же не беги, а выслушай. Я не могу больше молчать и должен объясниться с тобой…

Кровь отхлынула с его загорелого лица, глаза стали пронзительными, брови сошлись на переносице. Тимох сорвал пиджак с плеча и перекинул на руку.

— Ты!..— выкрикнул он.