Весенние ливни

Работа шла слаженно, в спором темпе. Поглядывая на Тимоха, Лёдя даже испытывала нечто вроде зависти. Движения у него были уверенные, экономные. Такой сдержанной красоты не было, пожалей, и у Прокопа.

Но сегодня не хотелось ни ревновать, ни завидовать. Скоро она встретит Евгена, с которым всегда так спокойно и хорошо. Мать еще со вчерашнего дня готовится к его приезду — напекла и накупила чего нужно и не нужно. В доме установился праздничный порядок. Даже пахнет, как перед праздником,— сдобой, и на кухне в ведре стоят два букета цветов.

Едва окончилась смена, Кира с Лёдей побежали в душевую. За ними, не отставая, заторопилась и Нина. Девушка всё больше привязывалась к Лёде, а последнее время готова была ходить за ней по пятам.

— Я с вами, можно? — взмолилась она, когда минули проходную.

— Поедем,— разрешила Лёдя и насупилась: их догонял Тимох.

Он пошел рядом, как ни в чем не бывало, словно обо всем договорился раньше. Шагал, не испытывая скованности оттого, что молчат: видимо, надумал что-то твердо.

Зашли за Ариной. Когда поехали в аэропорт,— сначала на трамвае, а потом на троллейбусе,— Тимох старался сесть за Лёдей. Она чувствовала на себе его пристальный взгляд и, чтобы забыть об этом, льнула к своей ученице, которую каждый раз сажала обок с собой.

— Я этого еще не видела! — восклицала та, глядя в окно и морща лупившийся носик.— А вы?

Лёдя бывала в городе редко, и многое для нее тоже оказалось негаданным. Минск как бы преподносил ей то один, то другой подарок. Даже Привокзальная площадь с двумя до мелочей знакомыми многоэтажными зданиями, что открывали въезд в город, сейчас удивила ее. Снимки площади продавались в каждом газетном киоске. С нее ежедневно начинались телевизионные передачи. Но и тут, как оказалось, было много, чего Лёдя раньше не замечала: многолюдие, строгое движение, вдалеке неожиданный виадук, который переносил проспект над железной дорогой.

«Когда его построили? — дивилась Лёдя.— Он уже был, а я не знала. Чем я жила?..»

Дальше она ехала, уже не отрываясь от окна.

Аэровокзал тоже был новый — белый, крылатый, с просторной, в цветах, площадью, которую обогнул троллейбус. Это снова явилось как бы подарком и укором — Лёдя ничего не ведала и об этом уголке родного города. «Нет, нет, так не будет,— пообещала себе она.— Больше не будет!»

Самолет, на котором прилетел Евген, уже подруливал к аэровокзалу.

Лёдя едва дождалась, пока к нему подкатили легкую лестницу с поручнями и в борту самолета открылся люк. Увидев брата, а за ним Прокопа, Алексеева, она прижала букет к груди, прошмыгнула мимо дежурного и понеслась навстречу. За ней, не слушая дежурного, последовали Кира, Тимох, Арина.

Мало обращая внимания на остальных, Лёдя подбежала к брату, сунула ему цветы и повисла на шее. А когда чуть успокоилась и, став рядом, взяла его под руку, получилось так, будто из Горького прилетела и она.

Только теперь кинулось в глаза, что встречать Алексеева никто не приехал. Не было и третьего букета. Но когда дочти потрясенная, раскрасневшаяся Кира, которая одна не замечала, что делается вокруг, бросилась с цветами к Прокопу, тот, счастливо улыбаясь, незаметно повел глазами на Алексеева. Кира, неизвестно как, но поняла и, подойдя к механику, вручила букет ему.

Алексеев смутился от неожиданности. Стараясь не выдать волнения,— словно хотел понюхать букет,— спрятал лицо в цветах.

Арина со слезами на глазах следила за всеми — только бы всё было хорошо! — и радовалась: встреча получилась теплой, торжественной. Это было приятно вдвойне, ибо любовь к сыну, как бы переходя на его друзей, делала сейчас очень близкими также и их.

— Умница,— шепнула она Кире.— А жене Алексеева я скажу. Как же можно было не встретить? Ей-богу, скажу…

Она поцеловала Евгена, Прокопа, пожала руку Алексееву и, окруженная всеми, не торопясь, направилась на площадь, слушая, что говорит сын.

— Чудное существо — человек,— не то удивлялся, не то упрекал тот.— Вот запустили ракету, вскоре полетим на луну, а я, грешный, еще крепче привязался к Земле. И ласку ее стал чувствовать сильнее. Не верите? Слово даю. И так во всем… Вот в Горьком побывали, а свой завод стал дороже. Правда?

— Правда, Евген, правда,— гордясь им, подтвердила Арина.

Назад ехали в такси. Перед самым автогородком, наклонившись к сестре, Евген сказал:

— Твой бывший просил передать, что останется в Горьком или поедет на Братскую ГЭС…

Лёдя вздрогнула, вскинула на него сузившиеся, потемневшие глаза и точно оттолкнула взглядом.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Так,— задумчиво ответил Евген.— Передаю его просьбу. Ты понимаешь, несчастный он какой-то, потерянный. И, кажется… помнит тебя…

— Тоже мне сюрприз! — не дала ему говорить дальше Лёдя и отвернулась к окну.

Она еще боялась воспоминаний. Скрывая это от себя, отгоняла их: они пока все кончались одним. И стоило ей дать волю своей слабости, как перед глазами неизменно вставали операционная, белый, словно каменный, стол и она на нем, распластанная, обессилевшая от боли, ослепленная светом. Потом представлялась темнота и строгий вскрик врача: «Лампу!»