Весенние ливни

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Узкие места в литейном цехе были расшиты. Но его все еще лихорадило. То задыхался формовочный участок, то останавливался эпрон-конвейер, то не справлялось термообрубное, и в его проходах росли груды отливок. К тому же прокинулся брак — полые детали стали выходить с пригаром.

Кашин явился в плавильное отделение разгневанный. Не найдя мастера в конторе, подошел к электропечи и, не говоря ни слова, сунул деталь Михалу. Тот недоуменно глянул на него, но деталь взял — внутренние стенки у нее были закопченными, шероховатыми.

— Угу… Наверное, все-таки виноваты мы,— признался он.— Надо, видно, температуру подбавить.

— Ты мне не объясняй,— возмутился Кашин, точно его оскорбили.— Взяли мне моду! Что я твои причины — в программу вставлю или брак оправдаю? Выходит, других агитировать легче. Давай вот поворачивайся! А до причин я как-нибудь сам докопаюсь.

— Нужно все-таки с металлургом посоветоваться,— остался невозмутимым Михал. Разговаривать здесь, возле печи, с начальником цеха было значительно проще. Да и после истории с барабаном, с Лёдей Кашин многое потерял в Михаловых глазах.

— Как-нибудь без производственных потаскух обойдемся!..— совсем вышел из себя Кашин.

К крепким словцам на заводе привыкли. Даже считали их чем-то вроде острой приправы. Ими подчеркивали свои народное нутро и кровную заинтересованность в деле. Но эта кашинская грубость оскорбила Михала. Он отвернулся и стал наблюдать за печью: пора было сдавать чугун на анализ.

Михал взял ложку — круглый половник на длинной железной ручке, обмакнул в шлак, чтобы не сгорела. Потом зачерпнул сияющий чугун и положил застывать. Через полминуты поверхность металла затянула тоненькая пленка. Михал провел по ней куском железа и присмотрелся: на пленке появился узор, похожий на сетку. По величине и конфигурации ячеек понял — отклонений от нормы вроде не было. Покончив с этим, он сердито оглянулся, но Кашин уже куда-то пропал, и Михал поспешил на пульт управления — пусть поднимают температуру.

К ночи загудело, заклокотало сильнее. Из завалочного окна еще дальше начали стрелять крупные, длинные искры. Чугун в печи переливался в огненном мареве, золотисто-оранжевые стенки лучились, словно были из драгоценных камней.

Сколько раз видел Михал сияющий жидкий металл, но никогда не уставал глядеть на него. Даже нестерпимая жара стала своей и не больно беспокоила. Вчера сделали очередную футеровку: выложили новые стенки. И они теперь — как и должно было быть — трескались. Может только немного приметнее, чем обычно — температура в ночи перевалила за полторы тысячи градусов.

Так же неожиданно, как и начальник цеха, подошла Дора Димина.

— Брак, Сергеевич? — спросила она, подавая руку.

— Идет, черт его побери. Пригар. Вот температуры додали…

— А стоило ли?

— Кашин давеча посоветовал, да и я так кумекаю…

— А по-моему, Сергеевич, тут песок виноват. Погнались за экономией и, кажется, просчитались. Ведь в нашем, жлобинском,— всего девяносто три кремния. Мало, вот стержни и пригорают. Экономить, пожалуй, тоже нужно умеючи. Расплодилась у нас, к сожалению, порода такая… слишком нахрапистых борцов за новое… И это когда спутники запускаем…

Подавая хриплые сигналы, подъехал тельфер с ваграночным ковшом. В завалочное окно полился чугун. Его сверху лизнул жадный огненный язык. Лизнул, исчез и снова появился. Печь крякнула и сыпанула снопом искр. Под потолок взвились красноватые клубы дыма. Печь напряглась и недовольно загудела.

«Умница! Головастая! — одобрительно подумал Михал, провожая взглядом стройную, опрятно одетую Димину.— Не стареет пока. Хотя, видно, пережитое до сих пор гнетет еще…»

Опять пригадались война, подполье, встреча с Диминой на сходке в домике по Торговой, где после страшного мартовского провала выбирали новый подпольный горком, а потом старательно готовили вывод людей из гетто в лес. Правда, у мирной жизни свои законы: старшей теперь стала Димина. Когда-то в наполовину кустарном цехе уже она обучала Михала сноровке вагранщика, показывала, как и что делать от загрузки шихты до плавки. Помогает советом и сейчас, и сейчас незаметно вводит в тайны теории. И все-таки война как-то отрешила ее от Михала, от жизни. Во всяком случае насторожила в отношении людей, пробудила иронию, желание искать успокоения в семье…

Отдав распоряжение убавить температуру, Михал стал наблюдать за плавкой. Обратил внимание на золотисто-оранжевые стенки электропечи. Снова в мыслях вернулся к Доре.

«Здесь каждый лишний градус как взрывчатка,— пришло в голову, может быть потому, что думал о ней.— Если бы отдалить вольтову дугу, стенки, ведомо, не так бы разрушались. А?..»

Потянуло высказать это Доре, по-давешнему послушать ее. Он оглянулся по сторонам, однако Диминой нигде уже не было. Наказав подручному следить за печью, Михал пошел в лабораторию. Но Диминой не оказалось и там.

«Забрало, как маленького! Управишься еще… Неужто полагаешь, Петро ей так ничего и не передал?! — упрекнул он себя и свернул в формовочный участок проведать Лёдю. Как она там, после кашинской милости?