— Не представляй себе, что это просто: дал щелчка — и полетели рукастые-горластые. Они на нашем заводе, дорогая, пока нужны еще. Без них нельзя. Как ты у нас в литейном при штурмовщине без Кашина обойдешься? Тем более, ежели он чуть ли не единственный опробированный подпольщик и патриот…
— Так зачем говорить, раз ничего не сделаешь?
— И не надоело вам? — мягко заметила Арина. — Сегодня ведь праздник.
— Не будем, не будем, — ответил за отца Евген, улыбаясь матери, которую, знал, беспокоило все.
Она даже боится радоваться — а что, если этим накличешь какую-нибудь беду? И всегда унимает: «Ну, хватит, посмеялись и будет». В детстве цыганка-гадалка предсказала ей, что умрет она от воды. И с тех пор страх перед водой вселился в Арину навсегда. Она не научилась плавать, никогда не ездила на пароходе.
Евгену захотелось сделать ей приятное, успокоить.
— Матери, мама, тоже могут быть талантливыми и бездарными. Вы же у нас, мамочка, гений, — сказал он и, поднявшись, обнял ее.
Это понравилось Лёде, которая почувствовала в себе чудесную легкость и желание любить всех-всех. Пододвинув стул поближе, она припала к матери и замерла.
— Ну, будет, — попросила Арина.
Михал сердито глянул на нее.
— Где мой хлеб? — спросил он, ища кусок хлеба, который только что держал в руках.
— Ты же съел его, — усмехнулась впервые Арина.
— Вот оказия!..
Когда Арина пошла на кухню, Лёдя украдкой глянула в зеркало и направилась за матерью. И если бы сейчас той вздумалось ходить по комнатам, Лёдя, пожалуй, все время следовала бы за ней — так тянуло быть вместе.
Засучив рукава и налив в таз воды, Арина взялась мыть тарелки. Орудуя мочалкой, спросила:
— Кто это тебя провожал, доченька?
— Так, один… — не желая называть Тимоха, ответила Лёдя и уселась на табуретку, чтобы лучше видеть лицо матери.— Он Киру повел. Вот рада-радехонька. А то не везет ей, бедной…
— Ты уже взрослая, — вздохнула Арина.
— Ну и что?
— Видишь, как расцвела.
— Скажете, мама…
— У меня душа болит. Не дай бог, что случится с тобой. Я не вынесу тогда…
— Всегда у вас страхи какие-то…
— Жизнь прожить — не мешок сшить. Особенно для нас, женщин… Вишь, как гордо несешь ты себя? И самое страшное не страшно. Каждому можешь в глаза смотреть. Красоваться, радоваться и других радовать. Доченька ты моя!
Она прослезилась и, не бросая работы, вытерла щеки движением плеч.
Неясная тревога всколыхнула Лёдино сердце. Но в то же время шевельнулось любопытство к запрещенному, жуткому, соблазнительному. И чтобы не выдать своих переживаний, она как можно спокойнее сказала:
— Я не маленькая, мама.
— Ах, боже мой! Я же только говорю, что блюсти себя нужно, знать, что впереди может встретиться. Ты девушка ведь. И не думай, что все вокруг тебя ангелы. Комлик баял, что вчерась, возвращаясь с рынка, возле трамвайного круга женщину видел — на земле лежала. Посмотрел, посмотрел и прошел. А потом, видишь, рассказал об этом. Просто, как про спичечную коробку…
— А ты вон какая!
— Ничего со мной не станется, у нас равноправие ведь, — засмеялась Лёдя, и ей вдруг захотелось побыть одной.
В комнату, куда ушла Лёдя, солнце уже не заглядывало, но улица была залита им. Лёдя прилегла на подоконник и, чувствуя, что смутное, тревожное ожидание подкрадывается к сердцу, стала смотреть на бульвар, на празднично одетых людей, шедших по тротуарам.
Вдруг где-то далеко прокатился первый в этом году гром, и посыпался мелкий, спорный дождь.
На бульваре Лёдя увидела Тимоха с Кирой — они бежали, взявшись за руки. Напротив дома Кира остановилась, сняла туфли и, смеясь, побежала дальше босиком, размахивая туфлями, как портфелем. Высунувшись из окна, Лёдя проводила их глазами.
Ей сделалось грустно. Вспомнилось, как, убежав из дому, она лежала на мокрой земле под таким же дождем, а потом, испуганная, в смятении, стояла на коленях перед Тимохом, пока тот уговаривал ее. «Вот глупая!.. — упрекнула себя Лёдя и стала думать о работе, о Юрии. — Он не Тимох, ласковый, все еще робкий, несмелый… Здорово, что подряд два нерабочих дня и можно провести их вместе…»
Любовь и преданность охватили ее. Почудилось, что где-то близко Юрий, и она невольно посмотрела в окно: гроза отходила на восток, а на бульваре совершалось чудо — деревья на глазах словно окутывались зеленоватым облаком. Трепетная дрожь пронизала Лёдю, и она, как никогда еще, остро ощутила свое здоровье. Отойдя от окна, заложила руки за голову, потянулась и осторожно, точно кого другого, погладила себя по груди, по бедрам.
Ночью гроза, разбушевавшись вновь, разбудила всех.
В окне метались ослепительные голубые вспышки, где-то перекатывался, грохотал гром. Лёдя не выдержала, поднялась с постели и вновь подошла к окну. Догадалась, почему такие яркие вспышки. Оказывается, молнии, как в зеркале, отражались на мокром асфальте, на стенах домов. И получалось, что они полыхают и с неба и от земли.