Весенние ливни

— Кашин — эгоист. Его нужно держать в ежовых рукавицах.

— Мало!.. — разгневанно крикнул Юрий. Его давно надо прогнать из института!..

Женя Жук промолчала, взглянула на ручные часы и потянула его за собой.

— Куда ты?

— С Тимкой и Васиным нужно посоветоваться.

— А это для чего? И тут без них не обойдешься?

— Нет…

Насупившись, Юрий остановился. Женя отпустила его и побежала в аудиторию.

— Тима говорит, чтобы мы в комитет шли. Его мнение такое, что с Кашиным пора кончать, — сообщила она, вернувшись, и снова схватила Юрия за рукав.

В комитете, где всегда толпились студенты, за письменным столом сидел один секретарь — усталый, в роговых очках. Он что-то быстро писал, морщил лоб и неохотно положил на чернильный прибор ручку.

— Ну, что у тебя, Жук? Срочное?

Выслушав довольно путаный ее рассказ, поправил очки и застучал пальцами по краю стола, выбивая дробь.

Юрий обратил внимание на его длинные, уверенные пальцы, какие бывают у везучих способных людей. Но горячность не остывала. Наоборот, шевельнулась неприязнь — чего он тянет? Неужели не ясно? Юрий переступил с ноги на ногу и тоже положил руку на стол.

— Хочешь что-нибудь предложить? — жмуря светлые холодноватые глаза, глянул на него секретарь. — Давай.

Это было неожиданно.

— Тогда вот что пока порешим, — видя, что Юрий молчит, сказал он невозмутимо и пристукнул ладонями по подлокотникам кресла. — Проведете комсомольское собрание. Обсудите. Я позвоню на факультет, оттуда тоже кто-нибудь придет. Поможет. А сообщение пусть сделает он,— Секретарь пальцем показал на Юрия, и очки его блеснули. — Кому, кому, а распущенным пижонам поблажку давать нечего. Вот таким путем. А теперь насчет тебя, Жук. Из факультетского бюро жаловались: задерживаешь сведения об успеваемости. Форму получила? Сдай! Да, еще…

Разговорившись, он окончательно сбросил с себя отрешенность и перестал поглядывать на недописанную бумажку. Лицо у него оживилось, стало подвижным.

— Вот что, товарищи… Обсуждение персонального дела свяжите с борьбой за учебу. Пижонство — враг, и вообще… Как у Кашина с успеваемостью? Так и следовало ожидать. У нас уже в порядке вещей стало: не выдали ватмана — чертежи не делают. Купить и не подумают. Привыкли на всем готовеньком. А по-моему, если бы купил ватман, то и чертил бы старательнее. Тут диалектика. Дармовщинка да опека портят людей. Вот таким путем…

От разговора в комитете у Юрия осталось противоречивое впечатление. До этого он не сталкивался с секретарем, хоть и видел его в президиумах, слышал, как выступал. Тот не возбуждал в нем особых мыслей: хлопочет, что-то делает, и пускай — так заведено и, наверное, необходимо. А чтобы его деятельность влияла на твою судьбу, была прямо связана с ней — этого Юрий не предполагал и даже не допускал.

Теперь же слова секретаря заставили его задуматься. Юрий почувствовал свою зависимость. Да и в словах секретаря была правда. Особенно про готовенькое. Дай стипендию, общежитие, обеспечь учебниками, чертежной бумагой, доской. Физкультурникам дай спортивную форму, хористам — костюмы для выступлений. И институт дает, обеспечивает. А студенты? Они делают одолжение — учатся, занимаются спортом, поют. Даже свои комнаты в общежитии не убирают — есть технички. И естественно — радость, какую тебе подносят на блюдечке (Юрий знал это по себе),— не радость, а манная каша. Она, правда, сладенькая, но быстро приедается. Вот и ищут остренького, как Севка, воображая, что они пуп земли, что всё должно вертеться вокруг них…

В то же время секретарь комитета показался удручающе скучным. Он не возмутился, не загорелся, как ожидал Юрий, а просто вынес резолюцию — умную, дельную, но резолюцию. Он принял их, а не встретил. И Юрий не знал, пошел бы он — если б это зависело от него — в другой раз в комитет с жалобой или нет.

Собрание началось сразу после лекции. Преподаватель вышел, все остались на своих местах, только те, что сидели на передних рядах, перемахнули на задние.

— Опять? — рассердилась Женя Жук. — Давайте ближе!

Но ее не послушались.

Юрий видел: одни возбуждены, другие безразличны, третьи ждут начала со скучной досадой. Сердце у него забилось сильнее, и трудно стало держать в порядке приготовленные мысли. Даже выветрились хлесткие словечки, которыми собирался козырять.

Когда Тимох дал ему слово, Юрий почувствовал: сохнет язык. Нет, сейчас он не боялся мести Севки и его приятелей. Его не пугало и то, что жизнь после этого обязательно усложнится. Он выполнял поручение. И, захваченный борьбой, бросался в нее, не задумываясь, уже безусловно веря в правду того, что говорил секретарь. Но рядом, как представитель факультетского бюро, сидел Евген Шарупич. Поссорившись с Лёдей, Юрий видел и в нем своего обидчика. Значит, перед Юрием стояла не одна задача…

Домой на трамвае довелось ехать вместе с Евгеном. Сначала в вагоне было тесно, но мало-помалу, и особенно у тракторного завода, многие вышли.

Проехали мимо отгороженного от тротуара штакетом молодого соснового бора, в котором были разбиты аллеи. В вагоне стало светлей, дохнуло запахом смолы-живицы.