Весенние звезды

Я сегодня наконец снял теплое белье. Я уже несколько дней назад хотел это сделать, но Дзыцца не разрешила. А сегодня я не вытерпел и сбросил все тайком. И в школу так пошел. Сразу будто тяжелый груз свалился с меня. Так легко себя чувствую! Вот раскину сейчас руки и полечу!

Интересно, если бы мы с Царадзоном бежали сейчас наперегонки, обогнал бы он меня? Раньше он всегда обгонял. А вот сейчас, пожалуй, я опередил бы его.

Сегодня я хотел после уроков позвать Царадзона на реку. Но вместо этого мы завернули в нашу разрушенную школу. Как пришла весна, ребята снова стали здесь собираться. Кто греется на солнышке, кто играет в деньги. Хаматкан, конечно, уже тут. И Бешагур, и Мыширыко… Мыширыко опять всех обыгрывает.

Мы подошли ближе. Мыширыко и Хаматкан так увлечены, что даже не заметили нас.

— Подожди, подожди, — говорит Мыширыко, — сейчас пальцы как следует растяну.

И отогнул большой палец назад. Ни у кого нет таких длинных пальцев, как у него. И выигрывает он ловко. Нужно бросить монету в стену так, чтобы, отскочив, она упала рядом с лежащей на земле. Расстояние мерят пальцами, а пальцы у Мыширыко вон какие! Да еще он их как-то растягивает.

— Подожди, подожди!

Это Бешагур остановил игру. Он присел на корточки и, положив мизинец на пятак Хаматкана, с трудом, но все-таки дотянулся до своей монеты.

— Выиграл! Выиграл! — закричали ребята.

До конца лета теперь не перестанут звенеть медяки. Как бы ни бранили ребят, они все равно играют. Гоняют их отсюда, а они опять собираются. Дзыцца тоже в тревоге из-за того, что я сюда хожу.

Я эту школу, когда она еще не была разрушена, чуть-чуть помню. Мы с Баппу мимо нее ходили в магазин. Немцы, как стали отступать, разрушили ее. Только стены остались.

— Пойдем домой, — зову я Царадзона. А он уже не слышит меня.

Мне и самому интересно смотреть, как идет игра, но я побаиваюсь Дзыцца. Кто-нибудь обязательно скажет ей, что я здесь, да еще что-нибудь и добавит.

Хаматкан стал у стены, приготовил пятак. Ребята расступились. Он взмахнул рукой, ударил, пятак отскочил от стены и упал мне под ноги. Проиграл!

— Я больше не играю, — сказал Хаматкан, звеня монетами в кармане.

— Так не пойдет! — закричал Мыширыко.

— Меня дома ждут.

— А когда выигрывал, тебя никто не ждал!

Я еще не видел Мыширыко таким сердитым. Наверно, много проиграл. А больше всего Мыширыко, как видно, задело то, что обыграл его Хаматкан — Хаматкан ведь моложе его.

— А ну играй, а то плохо будет!

— А если я не хочу?

— Должен играть. Должен играть, пока я хочу. Понял?

Я почувствовал, что дело идет к драке. Сколько раз ребята дрались, играя на деньги. Мыширыко даже свой пятак забыл поднять. Он схватил Хаматкана и повалил на землю. Хаматкан засунул руки в карманы, чтобы не дать вытащить деньги. Но Мыширыко так рванул его за руку, что карман затрещал. Хаматкан заплакал:

— Ты мне штаны разорвал!

Но Мыширыко будто и не слышал. Он молча собрал рассыпанные медяки. Потом вывернул карман. Но там уже ничего не было, и он отпустил Хаматкана.

Хаматкан посмотрел на разорванные штаны, заплакал еще сильнее и схватил камень. Но ребята его удержали. С Мыширыко не стоит связываться, а то он еще и поколотит.

Мне стало жалко Хаматкана. Сколько здесь ребят, и никто за него не заступился. Все боятся Мыширыко, он любого отлупит.

А Хаматкану дома еще и за штаны попадет. Теперь Дзалмышша на все село будет кричать, поносить Хаматкана. Уж как только она не обзывает его каждый раз! Бедный Хаматкан, никто о нем не позаботится, никто его не защитит. И, как говорит Дзыцца, никто не скажет про него — «это мой».

Для Дзыцца это самое страшное. Когда она очень за что-нибудь рассердится на нас, то говорит: «Пусть про вас никто не скажет — „это мой“»!

Какой ты тогда безжалостной бываешь, Дзыцца! Какие жестокие говоришь слова! Как задумаешься над ними, так сердце сжимается. Не дай Бог остаться без матери. Кому тогда о горе поведать? Кто утешит? Без Дзыцца я бы, наверно, и дня не прожил. И учиться бы не смог. К кому бы я бежал вечером похвастаться, что получил пятерку? Дзыцца всегда рядом. Она не даст споткнуться. Она всегда укажет верную дорогу. Если я ее не слушаюсь, так сам же потом жалею, потому что Дзыцца страдает из-за меня.

А сколько горя она перенесла в жизни! Трое моих братьев у нее на руках умерли. Двое в одну неделю скончались. От кори.

Когда я родился, их уже не было в живых. Хадижат тогда завернула меня в сырую свиную шкуру. Боялись, что я слабенький. Если мол, не жилец на этом свете, так пусть уж сразу покинет его…

А потом родилась Дунетхан. Ее в шкуру уже не заворачивали. Девочки, говорят, выносливее.

К тому времени Баппу уже отстроил наш кирпичный дом. Жить бы да жить. Но началась война. Через несколько дней пришла похоронная на брата Дзыцца. А что стало с Баппу, до сих пор неизвестно.

— Хорошо, что хоть вы мне горя не доставляете, — часто говорит Дзыцца.