Вещи, которые я не выбросил

На оригинальных рисунках Жан-Жака Семпе все было наоборот. Где-то внизу безобразничали маленькие фигурки – это мальчишки лупили друг друга ранцами, – а над ними возвышались стены, нависали дома, платаны, весь город, прорисованный вплоть до последнего листочка, водосточной трубы, чугунной балюстрады и самой высокой мансарды. Париж, занятый своими делами. Жизнерадостная версия «Падения Икара».

Николя был ребенком послевоенных лет. Его родители покупали первый телевизор, первую машину, а потом – пользуясь благом оплачиваемого отпуска – отправлялись отдыхать, чтобы тут же застрять в пробке. Пробки тоже были в новинку.

Автор этой книги был из наших. Еврей с лишним весом. На выпендрежной снежно-белой пишущей машинке печатал рассказы и сценарии для комиксов. Надеюсь, его это забавляло.

«Радуйтесь! Будьте веселыми! Улыбнитесь же наконец!» – этого требовал послевоенный мир Николя.

Госинни сгубили вредные привычки. Он умер во время нагрузочного теста – с ним случился инфаркт или инсульт на велотренажере в кабинете у врача. Толстый мужик жмет на педали, колени у самого подбородка. Сцена – как с рисунка, как из главы, в которой отец Николя соревнуется с соседом на детском велосипеде – и, конечно, въезжает в помойку (платок, кровь, разбитый нос, треснувшие очки, искореженный велосипед, спицы торчат во все стороны). Отцы не прошли проверку на прочность.

Бедняга Госинни осиротил дочь. Спустя годы она написала книгу о своих родителях – тоненькую, не самую лучшую и очень грустную. И может, именно она-то и была продолжением «Малыша Николя».

Единственная книга, которая имела бы право стоять на полке польских «Николя», если бы кто-нибудь ее переиздал, называется «Мелочи жизни». Написала ее Мария Зентарова – кстати, тем же псевдонимом она подписала сценарий «Домашней войны» (46) – и это был своеобразный «Николя» до «Николя». Сборник очерков о счастливом детстве в сталинское время – первое издание вышло в 1955 году, за четыре года до французского аналога.

Мама не питала к книге каких-либо нежных чувств. Ей не очень нравился ее тон – мама вообще не была сентиментальна, особенно если речь шла о ее собственном детстве. Не было причин. Она относилась к приятным воспоминаниям как к кинохронике в документальном фильме. Быстро сменяющие друг друга кадры в преддверии катастрофы. Посмотрите, жизнь идет своим чередом. В кинотеатрах показывают плохие фильмы. Спортсмены в смешных костюмах бьют рекорды. А вот кадр с выставки пуделей. Фигурки на экране еще ни о чем не подозревают, а фоновая музыка звучит все более напряженно, вступают барабаны. Затемнение. В приятных воспоминаниях моей матери тикали часы.

«Мелочи жизни» не возбуждали в ней ностальгических порывов. Если она не выбросила свой экземпляр – впрочем, изданный уже в восьмидесятых, в мерзкой глянцево-бурой обложке, – то только потому, что из принципа не выбрасывала книги.

Я тоже объявляю ей помилование. Откладываю в сторону, в стопку «взять» – из-за одной главы, одной сцены. Родители едут с мальчиками в Центральный детский мир, то есть прежний и будущий универмаг братьев Яблковских (47).

Внутри царил уютный полумрак, в котором, как только привыкал глаз, вырисовывались контуры превосходной, гигантской железной дороги.

И дальше:

– Но она иногда ездит, – произнесла девочка с черной челкой. – Сегодня, кажется, не будет – я тут уже давно стою. Но мой старший брат рассказывал, что два года назад, на 22 Июля (48), он сам видел, как она ездила.

– Сейчас январь, – заметила мама Янека. – Пойдем посмотрим, что тут еще есть.

– Я подожду, пока она поедет, – сказал Анджей тоном, не терпящим возражений. – Мне все равно, что тут еще есть, – у меня же не день рождения, мне и так ничего не купят. Буду ждать, когда ее запустят.

На минутку мне кажется, что я тоже стою там, на первом этаже, среди влажных пальто и плащей, что смотрю на бумажную гору, деревья, сделанные из губки, туннель, окаймленный кирпичной кладкой, малюсенькие светофоры.

В толпе мои родители. Им по нескольку лет, они возбуждены. Они еще незнакомы друг с другом. Им пришлось долго упрашивать. Взрослые неделями обещали, что их сюда приведут, но все было недосуг – то работа допоздна, то собрание, то командировка, как вдруг, наконец-то…

Вот-вот появится электровоз. Сейчас-сейчас. Точно-точно. Они смотрят. Толкаются, выглядывают из-за рукавов. Электропоезд никак не едет, но вы не волнуйтесь, еще минутку.

Это уж слишком