Вещие сестрички

– Но мы же всегда кочевали с места на место, – говорил импресарио с отчаянием человека, понимающего, что в итоге проиграет спор. – Как дальше быть, если придется остановиться во цвете лет?

– Кочевая жизнь не добавляет тебе здоровья, – твердо отрезал Томджон. – Холодные ночи, морозные утра. Да и моложе ты не становишься. Лучше мы где-то осядем, и пусть люди сами к нам приходят. А они придут. Ты же видел, какие мы толпы собираем. Пьесы Хьюэла заходят на ура.

– Не сами пьесы, а то, как их исполняют, – поправил гном.

– Не представляю, как смогу торчать у огня в натопленной комнате и спать на пуховых перинах. Бред какой-то, – проворчал Витоллер, но увидел выражение лица жены и сдался.

Теперь надо было строить сам театр. Повернуть реку вспять – детская шалость по сравнению с тем, чтобы вытряхнуть из Витоллера деньги, но в те дни труппа очень прилично зарабатывала. Они не знали провалов с тех пор, как Томджон смог носить жабо и произносить больше двух слов подряд, не сорвав голоса.

Хьюэл и Витоллер смотрели, как возводят первые балки деревянного каркаса.

– Запирать дух театра в клетку – против законов природы, – пожаловался импресарио, опираясь на палку. – Тюрьма его убьет.

– Не знаю, – несмело отозвался гном. Томджон отлично все продумал и, прежде чем пойти к отцу, целый вечер рассказывал о своих планах Хьюэлу. Теперь голова гнома буквально шла кругом. Он представлял, как будет менять декорации, играть с фоном, использовать крылья, с помощью грандиозных механизмов спускать с небес богов и поднимать из преисподней демонов. Хьюэл мог возражать против нового театра не больше, чем мартышка митинговать против банановой плантации.

– У чертовой махины даже названия нет, – сказал Витоллер. – Будь моя воля, стоять бы ей «Золотой шахтой», учитывая, во сколько она мне обходится. Хотелось бы знать, где мы возьмем деньги.

На самом деле они перепробовали кучу вариантов, но ни один Томджону не понравился.

– Имя должно быть всеобъемлющим, – сказал он. – Потому что весь мир будет внутри, на сцене театра.

Хьюэл предложил, зная, что произносит абсолютно верную вещь:

– «Дискум».

И вот «Дискум» был почти готов, а гном все еще не дописал новую пьесу.

Он захлопнул окно, побрел обратно к столу, взял перо и подтянул новый лист бумаги. Вдруг Хьюэла осенило. В глазах богов мир и был одной большой сценой…

Гном принялся писать.

«Диск – это театр, а женщины, мужчины в нем актеры». Затем допустил роковую ошибку, остановившись, отчего состав его мыслей свернул на совершенно другой путь.

Хьюэл глянул на написанное и прибавил: «Но кроме продавцов попкорна».

Подумал, зачеркнул, попробовал снова: «Весь Диск – театр, в нем женщины, мужчины – все актеры».

Да, так чуть получше.

Гном поразмыслил и добросовестно продолжил: «У них свои есть выходы, уходы».

Дальше работа застопорилась. Время, время, нужно побольше времени…

В соседней комнате послышался приглушенный крик и глухой стук. Хьюэл бросил перо и осторожно открыл дверь.

Белый как полотно Томджон сидел на постели. Увидев гнома, он расслабился.

– Хьюэл.

– Что стряслось, парень? Кошмар привиделся?

– Да просто ужас! Я снова их видел! На минуту даже подумал…

Хьюэл, что рассеянно собирал по комнате разбросанные Томджоном вещи, замер. Гном очень серьезно относился к снам. Именно в них он черпал свои идеи.

– Что ты увидел?

– Будто… будто я внутри чего-то вроде шара, а на меня пялятся три страшные тетки.

– Правда?

– Ага. Хором воскликнули «славься…», запнулись, начали спорить, как меня зовут, потом сказали, мол, ладно, он отныне будет королем. Одна уточнила, от какой такой ныни. Другая ответила: «Просто отныне, девочка, так полагается говорить в подобных обстоятельствах, ты уж напрягись». Принялись меня разглядывать. Одна из старших обозвала меня заморышем, мол, всему виной иноземная еда. Младшая вздохнула: «Нянюшка, я вам уже сказала, что Трагиции нет в природе». Они поспорили, тут первая старшая и говорит: «А он вроде нас слышит, вон, повернулся на звук». Вторая отвечает: «Эсме, эта штука звук не передает». Снова поспорили, потом все затянул туман… и я проснулся, – неловко закончил Томджон. – Жуткий был сон. Шар все увеличивал, поэтому, когда они наклонялись, я видел одни глаза и ноздри.

Хьюэл примостился на краешек узкой кровати:

– Забавная штука эти сны.

– Этот как раз никакой не забавный.

– Нет… Прошлой ночью мне приснился странный человечек с кривыми ногами и в небольшой черной шляпе. Шагал по дороге так, будто у него полные башмаки воды.

Томджон вежливо кивнул.

– Ага. И что дальше?

– Собственно, все. И больше ничего. Крутил еще какую-то тросточку, так странно…

Голос гнома стих. На лице Томджона появилось выражение вежливой и слегка снисходительной озадаченности, которое Хьюэл хорошо знал и побаивался.

– В общем, забавно было, – заключил гном больше для себя. Он знал, что другие никогда не разделят его чувств. Если в сцене нет торта с кремом, чего ж в ней смешного?

Томджон свесил ноги с кровати и потянулся за штанами.

– Не хочу больше спать. Который час?