Вещий князь: Ладожский ярл. Властелин Руси. Зов Чернобога. Щит на вратах

Пока князь и судья рассматривали императрицу, базилевс подал знак, и из распахнувшихся ворот под императорской ложей вынеслись, вылетели, ворвались на арену четыре сверкающие колесницы, запряженные четверками сытых и злых коней. В их коней были вплетены разноцветные ленты, у каждой колесницы – своего цвета: зеленые, голубые, красные, белые. Такого же цвета была и одежда возниц. Словно внезапно налетевший смерч, колесницы помчались по кругу, едва не сбивая друг друга. Вперед поначалу вырвалась красная, потом ее обошла белая, а ее, в свою очередь, голубая. Трибуны ревели. Зрители свистели, улюлюкали, орали, даже сам базилевс поддался общему настроению – что-то кричал, вскакивал, засунув два пальца в рот, свистел. Отрешенно взирающий на все это непотребство Хельги почувствовал, что и его захватывает тупая, не рассуждающая сила азарта. Он тоже поднялся на ноги, крикнул…

– Давай, давай! – изо всех сил заорал Антоний, видя, как зеленая упряжка обогнала голубую уже почти на полголовы лошади… вот уже на голову… на полкорпуса…

Кто-то радостно воскликнул. Тут же послышалась гнусная площадная брань – так выражали свое негодование расстроенные поклонники «голубых». «Красные» и «белые» тоже подливали масла в огонь, но их, казалось, было значительно меньше.

– А-а-а-а! – истошно заорал судья, глаза его вылезли из орбит и, казалось, вот-вот покатятся по арене вслед за колесницами. – Мы победили, победили!

Скачки закончились…

Глашатай громко объявил имена победителей. Часть трибун радостно кричала, другая – заводилась обиженным ревом. Кое-где стражники уже растаскивали драчунов. Император с недовольным лицом покинул ложу.

– Здорово. – Антоний обернулся к князю: – Я выиграл намного больше, чем поставил! Идем, отметим это дело!

– Так ведь, похоже, еще ничего не кончилось? – Хельги показал на арену, где явно к чему-то готовились – подсыпали песок, что-то размечали.

– А, – презрительно отмахнулся судья. – Сейчас тут будут песни, представления актеров, танцы. Пойдем, главное уже кончилось. Смотри-ка, императрица тоже машет вуалью… Зеленой вуалью, обрати внимание! Зеленой! Видно, и она не чужда развлечениям, хотя многие считают ее злой и надменной.

– Она не злая и не надменная, – шепотом произнес князь. – Просто несчастная, брошенная всеми женщина, живущая памятью о любимом… который ее, наверное, вовсе не любил.

Выпив в таверне вина, Хельги и Антоний разговорились. Обсудили скачки, отдельно взятых колесничих, даже качество покрытия арены. Слово за слово, разговор зашел об осаде города, о жестоких северных варварах – русах.

– Слава Господу, стены столицы высоки, а дух ее жителей отважен, – тряхнул рыжими кудрями Антоний, смачно доедая аппетитную куриную ножку. – Страшно подумать, что было бы, ворвись варвары в город.

– А может быть, не так уж и страшны эти русы, как про них рассказывают, – осторожно заметил князь, прикидывая, как бы половчей отвязаться от нового знакомца. Кажется, от судьи больше не будет никакого толку. – Ты хоть знаешь, чего они хотят, Антоний?

– Нет. А ты?

– А я знаю – требуют, чтобы уважали их купцов.

– Вот как? У них есть и купцы?

– И купцы, и богатые города, и тучные нивы!

– Да ты, я вижу, знаток, – усмехнулся судейский. – Впрочем, я знаю многих, кто рассуждает так же, как и ты. Давай-ка выпьем еще! Эй, хозяин, неси вина, да побольше. Наливай, наливай, не стесняйся.

Хельги с подозрением осмотрел большой кувшин, принесенный хозяином.

– Хороши же мы с тобой будем, если все это выпьем. Уж тогда точно наши физиономии вряд ли влезут в то зеркало. – Князь показал на начищенный медный круг, висевший на стене таверны.

– Зеркало? Ты сказал – зеркало? – неожиданно встрепенулся Антоний и, внимательно взглянув на собутыльника, погрозил ему пальцем: – Э-э-э, не говори того, о чем не знаешь.

– А при чем тут зеркало? – удивился князь.

– Да так. – Судья посмотрел на него как-то странно и неожиданно спросил, как его новый друг относится к Касии.

– К какой Кассии? Танцовщице? – не понимая, переспросил Хельги.

Антоний захохотал.

– Не к танцовщице, к поэтессе, каппадокиец! Впрочем, ты так смешно говоришь по-гречески, что можно и не спрашивать.

Как темный дом лишен услады,
Так и богатство без друзей… -

вместо ответа с улыбкой прочел князь, в который раз мысленно поблагодарив Никифора, посоветовавшего ему учить греческие стихи наизусть в целях формирования беглого произношения. Впрочем, Касия Хельги нравилась, хорошие писала стихи, в меру философские, по-хорошему злые, совсем не женские.

…В беде беседа любящих друзей
И меда сладостней, и лакомства любого! -

с чувством продолжил Антоний и хлопнул рукой приятеля по плечу. – Ну, ты даешь! Не ожидал, каппадокиец! И куда делся твой акцент? Давай-ка выпьем!