Вещий сон

На меня пахнуло пивом. Я ошарашенно взглянула на Рикардо, он тихонько посмеивался. Представляю, какое у меня было лицо. Приступ безумия миновал, и Джим пригласил нас за стол, открыв каждому по бутылке пива. Мужчины что-то оживленно обсуждали, переходя с английского на тарабарский, по-другому не скажешь. Я откровенно скучала, рассматривая небогато обставленную кухню. Дому, как, между нами говоря, и Джиму определенно не хватало женской руки. Оба они были какие-то засаленные и потрепанные. Длинный и худой, как жердь, Джим был небрит, его седые волосы, доходившие до плеч, отчаянно нуждались в воде и мыле. Сложно было представить аристократичную Эстер вместе с неухоженным Джимом.

Мужчины явно о чем-то спорили, голос Джима почти срывался на крик. До меня долетали слова: индейцы, правительство Штатов, права. Понятно, права индейцев – старо, как мир. Я украдкой пнула Рикардо под столом.

– Ладно, папа, нам пора.

После казавшегося бесконечным прощания, мы наконец-то сели в машину. Джим еще долго махал нам вслед.

– Рикардо, что это было? – спросила я.

– Ты о чем?

– Ты прекрасно знаешь, не придуривайся, – пришлось повысить голос.

– Ты про встречу? Индейцы верят в реанкарнацию. Прости старику эту блажь.

– Да ему в дурдом надо, – подытожила я. Рикардо замолчал, сосредоточившись на дороге. У меня из головы не шла индианка, за которую меня принял Джим. – Расскажи мне о ней, – попросила я, когда мы остановились у дома Эстер.

– О ком? – удивился Рикардо.

– Об индианке.

– Это было в незапамятные времена, никто уже ничего толком не помнит, – он пожал плечами. – Тебе пора. Не забыла?

Я помотала головой. Разве такое забудешь? Завтра я возвращаюсь домой. Домой? Где теперь мой дом? Одному богу известно.

Решила лечь пораньше и не смогла сомкнуть глаз. На сердце было тяжело. Уехать? Остаться? А как же мама, работа, ипотека? Такие решения так быстро не принимаются. Нужно все взвесить. Я подумала о старости, представила себя рядом с Рикардо в замызганном доме Джима. В старости он станет таким же. Неудивительно, что Эстер сбежала при первой же возможности. Под утро меня сморил сон, в ночном воздухе отчетливо чувствовался запах дыма…

Москва встретила пургой, метелью и заморозками. Словно от доброй матери я вернулась к злой мачехе. Даже не верилось, что пролетело всего лишь десять дней. Казалось, целая жизнь. В квартире было холодно и пусто, стильный минимализм, который раньше приводил в восторг, казался стылым и неуютным. Ничего не радовало. Я жила на автопилоте, вставала с будильником, работала работу, ехала в пустой холодный дом. Внутри поселилась стужа, сковала сердце, заморозила душу, как поцелуй снежной королевы. Настоящая я сжалась и спряталась где-то глубоко внутри и из своего уголка наблюдала за другой собой, за той, что улыбалась, рассказывала на работе небылицы про свою поездку, про Стива (кто это вообще?). Потом… потом все оказалось банально до тошноты… две полоски на тесте. Я не знала, плакать мне или смеяться, радоваться или грустить?

– Что вы решили? – спросила женщина бальзаковского возраста в белом халате.

– А? Решила? – у меня дрожали руки, я не могла попасть рукой в рукав.

– Насчет беременности? Оставляете или… – она строго взглянула поверх очков.

– Или… – от этого ужасного слова все внутри сжалось. Стоит мне сказать «или» и новая жизнь во мне умрет, умрет вместе со мной, вместе с той мной, что прячется глубоко внутри. «А как же работа и ипотека?» – в голове вспыхнула подленькая мысль и тут же потухла. «Да фиг с ней, фиг с ними со всеми», – я улыбнулась врачу, милой женщине в белом халате:

– Конечно, оставляю, – я обхватила плоский живот руками.

– Ну, вот и славненько, – она сразу подобрела и начала рассказывать, что мне делать дальше, но я не слышала… по щекам текли слезы, впервые с момента возвращения. «Рикардо! Позвонить Рикардо. Хотя… Еще есть время, незачем торопиться».

Жизнь обрела смысл, еда – вкус и запах, люди – лица. Я впервые ела все, что хочу, нисколько не заботясь о весе. Я постепенно оттаивала, по выходным бродила по магазинам, скупая крошечные пинеточки, шапочки и распашонки. Говорят, до родов нельзя. Глупые суеверия.

Пять месяцев… малыш вовсю толкался. Я стала похожа на неуклюжего пингвина, ну и пусть. Малыш затих, его не слышно было утром.

– Соня, просыпайся, – я, смеясь, хлопала ладошкой по животу. Весь день… ничего. Не могла сосредоточиться на работе, все падало из рук. Томительная ночь… В семь утра я сидела под дверями врача в консультации.

– Наталья Ивановна, я его не чувствую, – я вцепилась в рукав.