Весна

Колодезные мастера — их было двое — сидели на крышке колодца. Лошаденка с лохматой гривой и длинным хвостом, вертевшая колесо и добывавшая воду с тридцатиметровой глубины, дремала стоя. Митю потянулся и расправил плечи.

— В какую рань мы сегодня поднялись, — сказал он. — В колодце-то еще темно, хоть глаз выколи. А разбудил меня баран. Как начал стучать рогами в дверь — сердитый! Просился на поляну. Встал, выпустил и больше не заснул. Теперь давай-ка посмотрим, что положила нам в сумку тетя Добринка. А, яичко! Еще одно. До чего хорошая у меня жена. Угождает она мне, заботится о своем муже. Держи яйцо!

Мальчик взял яйцо, аккуратно разбил его о ведро и стал чистить. Голубь достал буханку хлеба, прижал ее к груди, вытащил нож из-за онучи и отрезал два ломтя.

— Горбушку тебе, Райчо, у тебя зубы, как у волчонка, а мне этот ломоть, помягче. Если хочешь, и лук есть.

— Нет! — сказал Райчо и, отрицательно помотав головой, взял хлеб и стал не спеша есть, подставляя ладонь под подбородок, чтобы не уронить на землю ни крошки.

— А по мне так не вкусно, — сказал Голубь и в два приема проглотил яйцо. Ломоть так же быстро исчез в его пасти. Светлые усы его встали дыбом, как иглы у ежа. — Стукни меня кулаком по спине. Сильнее!

— Подавился, что ли? — спросил мальчик и заколотил его по спине. — Мастер, а тебя когда-нибудь били по-настоящему?

— Ой, и не раз. Дед у меня был хромой, и когда я, бывало, чего-нибудь набедокурю, бросал в меня палкой, но никогда не попадал.

— Почему?

— Потому что подслеповат был. А кулак Дончо бил меня воловьей жилой. Очень больно. Ты этого ничего не знаешь, потому что не был батраком. У Дончо на лбу виднелась большая синяя жила. А глаза были вытаращенные, как у жабы, большие и жадные.

— Сколько лет ты у него на хуторе работал?

— Да, почитай, лет восемь, а то и больше. Когда я пришел в Чардаклию, у меня, как у тебя сейчас, был белый пушок на губе, а когда уходил — усы выросли, как колоски пшеницы. Однажды кулак избил меня за то, что я забыл закрыть овчарню, ягнята забрались туда и высосали все молоко у маток. Со всяким может случиться, живой ведь человек. Забыл, вот и все. Но Дончо был не человек. Связал меня по рукам и ногам, повалил наземь и начал стегать воловьей жилой. Я так ревел, что после три месяца говорить не мог. Работал — надрывался, а есть он досыта никогда мне не давал. Хлеб вырывал из рук. Косился на меня, чуть я за ложку возьмусь. «Разинул пасть, — ворчал он, — того и гляди, весь хутор проглотишь!» Весь его хутор! Ты и представить себе не можешь, какой он был богатый. Я его деньги не считал, но уж не меньше ведра золотых у него было. Последнее лето я работал в поле как вол. От зари до зари. Вязал снопы величиной вот с этого осла. Когда начали возить, по три ряда на телегу клал. Однажды Мучка — он приходился кулаку родственником и работал за одни харчи — подал мне тяжелый сноп. Я как раз укладывал первый ряд. Колья на грядках были острые, как гвозди. Поднатужился я и закинул сноп, но перевясло порвалось, сноп развалился, и кол вонзился мне в правую руку. Проткнул ладонь насквозь. Мама родная! Брызнула кровь. Мучка оторвал от моей рубахи рукав и кое-как перевязал мне рану. Вернулся я на хутор без телеги. Кулак, увидев меня, взбеленился: «Ты, говорит, нарочно себе руку поранил, чтобы не возить снопы!» — и большая синяя жила на лбу его вздулась — вот-вот лопнет. «Убирайся отсюда вон! Чтоб я тебя больше не видел!» Неблагодарным назвал меня, дармоедом и выгнал. А не платил он мне два года. Тут, как стал деньги отсчитывать, половину недодал. Пригрозил я ему, что буду жаловаться. «Жалуйся, — заорал кулак, — хоть самому господу богу!» Кому жаловаться? В то время для таких, как мы, пальцем никто шевельнуть не хотел. Понял я тогда, что о рабочем человеке никто не подумает.

— А что потом стало с кулаком?

— А то, что следовало, — дали ему пинка под зад и сказали: «Иди, сукин сын, добывай себе хлеб в поте лица своего!»

— А ты?

— Я?.. Рука у меня зажила. Растапливал я заячье сало, прикладывал подорожник, и рана заросла. Остался вот этот шрам. Такие, как я, не умирают, мы живучи как кошки. Как поправился, пошел с братом чинить добруджанские колодцы. Зарылся, как крот, под землю, годами там копошился, потому и похож теперь на постника. Научился ремеслу, женился и начал добывать хлеб для моих зайчат. Давай-ка посмотрим, видно ли дно?

Голубь поднял крышку и заглянул в колодец.

— Темно еще. Ничего не поделаешь, придется подождать.

— Мастер, — спросил мальчик, — а тебе не страшно лазить в глубокие колодцы?

— Ничуть. Брат вот испугался однажды, теперь как осиновый лист трясется и не хочет больше лазить в колодцы. А я люблю свою работу. Пока на земле есть колодцы, меня на дне ищите. Людям нужна чистая вода. Три года тому назад в этот колодец упала коза. Что бы пили наши земляки, если бы я ее оттуда не вытащил? Козлятиной, знаешь, как скверно воняет. В прошлом году, правда, прижало меня камнями в Ючорманском колодце, но, видно, суждено мне было еще по белу свету походить.

— Расскажи, как это случилось?