Весна

— Как случилось? Колодец там очень глубокий, в два раза глубже этого. Никто не помнит, когда его вырыли. Камни позеленели, сруб выложен из пористого известняка. Сказали нам, что он загрязнен. Ведро черпает только тину. Как посмотришь сверху, дно величиной с монетку кажется и блестит. Посмотрим, в чем там дело, говорю, и как-то утром стал спускаться на дно. Залез в ведро, а брат раскручивает веревку. Посреди колодца ведро раскачалось, и — бух о каменную кладку. Отломился большой камень и с грохотом упал вниз. «Э, — подумал я, — начало неважное. Кладка, значит, рушится, не держится больше». А брат спускает меня все ниже и ниже. Спустился я на дно. Темнотища. Зажег свечу. Измерил шестом глубину — тина по грудь. Начал выгребать черпаком. Наполнил ведро и дернул веревку. Ведро пошло наверх и как раскачалось, как стало бить по камням. Кладка и посыпалась. Камни с грохотом полетели вниз. Я прижался к стене. На меня падал огромный камень, ну прямо скала. «Конец, погиб ты, Голубь!» — мелькнуло у меня в голове, и перед глазами завертелись огненные круги. Но, мальчик мой, не конец это был. Только потом понял я, что произошло. Вначале отломилась часть стены, величиной с дверь. Нижний ее конец воткнулся в тину, а верхний уперся в стену, над моей головой. Вроде шалаш получился каменный. Остальные камни по этой плите уж барабанили и совсем меня завалили. Когда все утихло, донесся до меня голос, брата, еле слышный:

— Митё, братец, ты живой?

— Живой! Живой! — закричал я что было сил.

Тогда брат вскочил на кобылу по кличке Бабка Руса, которая вертела колодезное колесо, и помчался за помощью. Хоть и старенькая была эта Бабка Руса, но быстроногая. Кого же звать на помощь? Равнина большая, конца-краю не видно, и ни души кругом. На мое счастье навстречу брату по Силистренской дороге показался секретарь городского комитета партии на мотоцикле. Остановил его брат и рассказал, что случилось. Митю нашего, говорит, значит, Голубя, завалило в Ючорманском колодце. Секретарь за голову схватился, а потом спрашивает:

— А жив он?

— Жив, жив, отзывается из-под камней.

— Вот бедняга! Возвращайся скорее назад и не подпускай никого к колодцу. Чтобы никто не лазил туда и ведро не трогал, а то остальные камни обрушатся и человека погубят. Ждите помощи!

И повернул мотоцикл к городу. Что он там в городе делал, не знаю. Только на другой день, на рассвете, на поляну у колодца спустилась с неба железная птица, из тех, что гудят в облаках. Из нее вышли семь перникских шахтеров. Мои спасители. Привезли с собой железные тросы, крючки, кирки и фонари.

— А что же ты делал целый день и целую ночь?

— Ждал, мальчик, по пояс в типе, ждал, чтоб пришли спасители, подняли мою надгробную плиту.

Спустились два шахтера, осмотрели обвалившиеся камни и, засучив рукава, начали осторожно вытаскивать камень за камнем. А Бабка Руса вертела колесо, и она, сердечная, помогала. Я услышал их, хоть они работали легко и бесшумно. Сердце радостно забилось. Я снова закричал, как перепел:

— Жив! Жив!

К полудню тяжелыми молотками разбили мое надгробие. Когда я ступил в ведро, у меня подкосились ноги. Мне сделалось дурно, но я быстро пришел в себя. Наверху меня ждала тетка Добринка, растрепанная, обезумевшая от страха: всю ночь она, бедняжка, не сомкнула глаз. И зайчата мои запрыгали вокруг меня, руки мне целуют. Любят меня мои ребятишки.

— А кто послал самолет с шахтерами? — спросил мальчик.

— Лично товарищ Георгий Димитров. Для меня. Настоящий самолет. Крылья огромные. Как посмотришь, аж дух захватывает. Блестит на зеленой поляне, словно из серебра выкован. Тогда я понял, что на нашей земле теперь есть люди, которые думают о рабочем человеке. И дорожат его жизнью. Ты что на меня уставился? Не смотри, что я какой-то колодезник и копаюсь, как крот, под землей.

— Но как же товарищ Георгий Димитров узнал, что ты в колодце?

— Вот так и узнал. Приложил ухо к земле, услышал мой крик о помощи и поднял шахтеров: «Спешите на помощь Митю Голубю! Митю мой друг, рабочий». Теперь тебе понятно? Ну, мне пора спускаться, на дне уже светло. Вода в этом колодце мутная, а нужно, чтобы она была ясная, как слеза, потому что пьют ее наши кооператоры, которые работают на народной земле и кормят всех отменными караваями. Иди запрягай лошадку!

Мальчик встал и, задумавшись, зашагал к лошаденке с лохматой гривой.

Воробьи весело чирикали и никак не могли наговориться с молодыми листьями тополя.

Перевод Г. Молленгауэра и К. Янакиева-Болиева.

ВОЛЧЬЯ ТРОПА

— Не бойся, человече, иди сюда! — подозвал меня дед Жото, старый чабан из Радуя.

— Убери этого зверя, — ответил я и крепко стиснул дубинку, мою помощницу и защитницу.

— Да он ничего тебе не сделает! Пошли! — Взмахнув пастушьим посохом, старик завернул овец к ореховой рощице, где меж кустов пробивались молодые зеленые побеги. — Проваливайте в лес! Где вас черти носят — шляетесь по голой поляне!