Весна

— Возьми с собой и моего поросенка! Ночью мы с псом еле отбили его у одного святого. Отвези его ребятам. Скажи им, вот, мол, вам дар от старого кузнеца деда Ивана Смока. Что с ними поделаешь — нашенские ребята…

Перевод Г. Молленгауэра и К. Янакиева-Болиева.

БАЙ РОЖЕН КАМЕНОВ

Как осел уперся бай Рожен: «Нет и нет!» Три раза ходил к нему председатель, пытался уговорить его.

— Бай Рожен, до твоей межи дошли, ты крайний, дальше — лес. А когда и твоя земля вольется в общую народную ниву, протянем мы борозду от Среднего луга до Осеновой пустоши. Как свеча, прямая она будет. За большое дело мы взялись. Сто двадцать человек у нас уже есть — согласишься, будешь сто двадцать первым.

— Не согласный я! — отрезал Рожен Каменов. — Не отдам ниву деда Камена!

— Все твои братья вошли в кооператив.

— Ну и на здоровье! На другое у моих братьев ума не хватит. Потом опомнятся, да поздно будет. Да и сказать тебе по правде, Иван, я уж и так много отдал — сын погиб. Оставьте мне хотя бы землицу. Уж лучше душу заберите.

— Как хочешь, — сказал председатель, — мы приглашаем добровольцев, никого насильно не тащим. Воля твоя. Подумай до завтра. Если надумаешь, — скажи вовремя, пока мы не перебросили трактор в низину.

— Перебрасывайте, ребята, поскорее убирайте эту проклятую трещотку, я и так из-за нее чуть не оглох. У меня два старых мотора — пашут и молчат. И семью кормят. Матейко! — повернулся он к заросшей кустарником меже. — Давай, веди волов. Запрягать будем! Где ты там? Опять на грушу забрался?

Председатель махнул рукой и направился к сеялке, бросавшей первые зерна в чернозем обширного кооперативного поля. Дядя Рожен прошел мимо старой груши, усыпавшей землю мелкими листочками, словно золотыми монетками, и начал уставлять соху. Матейко пригнал двух старых-престарых волов — черного, когда-то буйного, со сломанным рогом, и белого добряка, всю жизнь покорно шедшего по борозде!

— Дедушка, я с груши видел — еще один трактор идет. Ох, дедушка, они так землю насквозь пробуравят!

— Пусть себе головы перепашут. Берись за цепи и тяни волов вперед.

Волы неторопливо поплелись за маленьким вожаком. Он засучил штаны, ноги его намокли от утренней росы. Чудесно блестели опавшие с груши листья. Соха вонзилась в рыхлый чернозем и смешала червонцы с землей. Дойдя до другого конца поля, бай Рожен обернулся назад, посмотрел на борозду и сказал:

— Видишь, Матейко, какую глубокую борозду провел твой дед?

— Ну да, глубокая. Ты бы посмотрел, как трактор пашет — ахнешь. Почему ты, дедушка, не отдашь свою землю? Работали бы вместе со всеми, а то отбиваешься от стада, как паршивая овца.

— Что ты сказал? А ну-ка, повтори! Вот отлуплю тебя палкой, увидишь тогда у меня паршивую овцу. Убирайся отсюда, гайдучье племя! Не нуждаюсь я в твоей помощи!

Мальчик бросил цепи, отошел за грушу, прижался лбом к растрескавшейся коре, и слезы градом полились у него из глаз. Он плакал неслышно, только плечи вздрагивали. С тех пор как погиб на фронте его отец, сирота научился плакать одиноко и беззвучно, чтобы не расстраивать мать.

Бай Рожен прикрикнул на волов, прошел две-три борозды, взглянул на мальчугана, и жалость хлынула в его сердце. Он остановился посреди поля, затем подошел к Матейко, погладил его русую головку.

— Не плачь, сынок, будет. В другой раз не будешь говорить такие слова деду. Зачем ты меня огорчаешь? Это поле я берегу, не даю его волкам сожрать, потому что хочу его тебе оставить. Видишь, сколько опавших листьев на земле — столько же золотых червонцев под землей. Клад на этом поле зарыт. Большой клад, с незапамятных времен. Авось улыбнется тебе счастье — найдешь его. Пойдем теперь за сохой и потолкуем. А после полудня испечем тыкву. Пошли!

Вечером в корчме Кыртицы бай Рожен опрокинул три стопки виноградной водки. Кривица начал его подзуживать:

— Ты подожди, увидишь, что еще будет. Какие они работники: половину съедят на корню, остальное разворуют. А застрянет их трещотка, никто ее не сможет в ход пустить. Так и заржавеет в какой-нибудь меже. Не отдавай свою землю! Что ты хочешь от этих дикарей, что из лесу пришли? Выпей-ка еще одну!

Выпал первый снег. Засыпал озимые. Старики снова собрались у очагов в продымленных корчмах, а молодые кооператоры крепко взялись за дело. Открыли вечернюю школу. Устроили слесарную мастерскую. Притащили откуда-то еще два трактора, разобрали их. Зазвенели железные молотки. Семьдесят три парня с кирками и лопатами начали копать канал от Стремы до Среднего луга. От зари и до самой темноты копали они, — снег заносил их, от мороза пухли руки, но в глазах у них горел чудесный огонь. И они поспели, поспели еще до того, как подул теплый ветер. Из горных сел позвали каменщиков — выложить камнем и цементом путь для прозрачных вод Стремы.

— Сумасшедшие, — говорил Кыртица бай Рожену. Сколько денег на ветер выбросили. Замучили народ. Огороды, вишь, на Среднем лугу разведут. Пустое дело. Придется им кушаки подтягивать.