Весна

— Дай тебе бог здоровья, бабуся! — благословляли ее истомившиеся от жажды девушки, с наслаждением припадая к ледяной воде. Горлышко баклаги посвистывало, точно ивовая дудка.

Старушка растроганно смотрела на девушек. Ишь как работают! Ровно пчелки. И ведь безо всякой платы стараются. Дивные дела творятся на свете. Сил не жалеют, для народа трудятся!

Когда баклага опустела, бабушка Златуша взвалила ее на плечи, вернулась в село, повертелась немножко по дому, залатала деду Стойне рукав на полушубке, насыпала цыплятам проса и опять взялась за баклагу.

— А теперь — парням. Чем они девчат хуже!

Парни, свозившие на тачках землю к Чертовой преисподне, встретили водоношу дружным «ура».

И так повелось день за днем. Покуда не заровняли Чертовой преисподни, бабушка Златуша без устали носила своим подшефным воду. До полудня девушкам, после полудня — парням. Как коза, взбиралась она по обрывистой тропке и ни разу никто не слыхал от нее ни стона, ни жалобы. В списках молодежной бригады села Кремиково ее имя значилось первым. Вскоре все о ней узнали. Бригадир той бригады, что работала на проходке туннеля, сказал ей:

— Вовек тебя не забуду, бабушка Златуша!

Наступила осень. Строители уложили вдоль огромной насыпи стальные рельсы, и первый поезд, промчавшись над Чертовой преисподней, с грохотом исчез в горном туннеле. Крестьяне из верхних сел спустились с гор, чтобы полюбоваться новой станцией, возведенной на полпути между двумя селами — Кремиковом и Волчьим долом. Ну и веселый был праздник! Семерых баранов зажарили на поляне перед станцией. Командир бригады, проложившей железную дорогу, произнес речь. Народ внимательно слушал его. Под конец он сказал:

— Братья и сестры, сейчас я скажу вам, как будет называться новая станция. Мы долго думали, как ее назвать, взвесили заслуги всех участников строительства и решили, чтобы эта красивая станция, сложенная из желтого камня и сцементированная благословенным трудом народным, носила на вечные времена имя той бабушки, которая все лето таскала на себе воду от Кремиковской чешмы до Чертовой преисподни. «Златушей» будет называться эта станция. Да здравствует бабушка Златуша!

Бабушка Златуша разволновалась. Ноги у нее подкосились.

— Да вы что, ребята, сдурели? — сказала она, присела на какой-то камешек и заплакала.

Перевод Б. Ростова.

МАРУШКА

Размахивая большой брезентовой сумкой, Тошка ловко соскочил на перрон, поправил фуражку и огляделся по сторонам: никто его не встречал. Странно. Не спеша двинулся он вдоль лип, обогнул станцию, оглядел безлюдную площадь, сваленные в беспорядке кадки и бочонки из-под бензина. Ни души. Только осел с длинными обвислыми ушами лениво тянулся к зеленой тыкве, свисавшей с переплетенного колючками плетня. Тошка почесал в затылке и прикусил губу. Что же делать-то? Справа, возле отцепленного вагона, два человека осторожно катили большую мокрую бочку, подталкивая ее к открытым дверям вагона. Один из них при этом не выпускал из правой руки кнута.

— Скажите, товарищи, — подошел к ним Тошка, — нет ли здесь кого-нибудь из Каменца?

— Из Каменца? — отозвался тот, что с кнутом. — Да тамошний председатель был.

— А где же он?

— Сел в поезд и уехал. А тебе что, в Каменец?

— Ну да.

— Беги тогда скорей, догоняй. Вон председательская двуколка. Из Каменца.

И, выпрямившись, грузчик указал кнутом на маленькую повозку, медленно удалявшуюся по проселочной дороге, усыпанной красноватыми листьями груши.

Тошка буркнул «спасибо» и ринулся вслед за двуколкой. Но ему пришлось изрядно попотеть, пока он ее настиг, потому что лошадь уже трусила под гору. Возница в теплом полушубке с высоко поднятым воротником нахлестывал и без того быстро бежавшую лошадь.

— Эй, товарищ! — закричал приезжий. — Погоди маленько!

Товарищ натянул вожжи, остановил лошадь, обернулся, и Тошка, к великому своему удивлению, увидел загорелое девичье лицо с облупившейся на лбу кожей, большими озорными глазами, сросшимися бровями и ямочкой на правой щеке. Одна из заплетенных кос, свесившись через плечо, лежала на груди девушки поверх темно-синей шерстяной кофточки. Непокорная коса, перехваченная тоненькой красной ленточкой.

— Чего тебе? — спросила она, нетерпеливо взмахнув кнутом.

— Ты в Каменец?

— Так точно, в Каменец! — ответила девушка и смерила молодого человека внимательным взглядом. На вид неплох. Кепка чуть сдвинута набок, на солдатский манер. На синих грубошерстных брюках — заботливо отутюженная складка. Шерстяные носки — с пестрой каймой. А глаза…

— Нельзя ли и мне подсесть? — спросил Тошка.

— Тебе? В двуколку? Никак нет, товарищ прохожий.

— Но мне в Каменец надо.

— А это дело твое. Куда надо, туда и ступай. Ишь чего надумал — ко мне присоседиться. Да что я тебе, невеста, что ли? Что люди скажут, как увидят нас рядом? Поглядите, мол, кого наша свинарка себе подцепила!

— Ты разве свинарка?

— А почему бы и нет? Разве ходить за свиньями зазорно?

— Я этого вовсе не говорил, — тихо ответил Тошка.

— А ты за кого меня принял? За лесную русалку, что ль?

В глазах девушки вспыхнул насмешливый огонек.