Весна

— Ну, нельзя так нельзя, — примирительно проговорил Тошка и пошел было дальше.

— Послушай, — окликнула его девушка, — а ты к кому в Каменец-то едешь?

— Меня ваша героиня Марушка Карадобрева пригласила. Написала, что на станции меня встретят, да вот…

— Надула она тебя, либо так просто посмеялась. Она у нас шалавая — вечно сбрехнет чего-нибудь, не подумав, а потом сама кается. Ладно, раз ты к Марушке — садись, подвезу. А то, не ровен час, глаза выцарапает, она ведь такая! Впрочем, лучше мне помалкивать.

Тошка ступил на ось колеса, взобрался в двуколку и сел. Колено его коснулось колена девушки, но она толкнула его локтем в бок.

— А ну, отодвинься!

Парень повиновался, но при этом обиженно насупился. Отвернувшись от своей попутчицы, он молча поглядывал на придорожные деревья, за которыми расстилалась бесконечная полоса огородов. Грядки с помидорами были похожи на заросли карликового леса.

— Ты говоришь: Марушка — героиня. Какая же она героиня? Выходит, не знаешь ты разницы между героями и просто орденоносцами. Марушка получила золотой Орден Труда, а вовсе не звездочку. Да добро бы еще по заслугам! Скажу тебе, но только чтоб это между нами осталось: Марушкино звено собрало по пятьсот восемьдесят килограммов зерна с декара по чистой случайности. Ей досталось самое плодородное поле, да еще тракторист Нейчо перед севом вспахал землю так, что она стала мягче пуха. Вкалывал парень, себя не жалел. Вот кого награждать-то следовало. Чужими руками легко жар загребать. Ты, брат, видать не больно в этих делах смыслишь. Да и добро б хоть девка была работящая, не так бы и обидно. А ведь ее, что называется, от подушки не оторвешь. Мать поутру чуть не за ноги с постели стаскивает. А как засядет перед зеркалом, так за три часа едва управится с «наглядной агитацией». Без этого ей никуда. Что греха таить: лицом-то наша Марушка не больно удалась.

— То есть как «не удалась»? — Тошка даже рот разинул от удивления.

— А ты думал, она писаная красавица? Лицо — что картошка облупленная. Видишь, у меня лоб? А у нее все лицо такое. И один глаз, если хочешь знать, вставной. Как насчет второго, не знаю, но за один ручаюсь.

И, стегнув лошадь кнутом, девушка тихонько засмеялась, прикрывая рот ладонью.

— Странно, — произнес смущенный и озадаченный Тошка, — а мне совсем другое про нее рассказывали.

— Что тебе рассказывали?

— Что Марушка очень собой хороша.

— Обманули тебя. У нас народ побрехать любит. А ты и уши развесил. Неужто в нашей народной армии много таких, как ты?

— А ты почем знаешь, что я из армии?

— По ушам догадалась. Очень они у тебя красные и торчат. Должно, начальство не раз таскало.

Тошка не знал, как поступить: не то рассердиться и выскочить из двуколки, не то сидеть и слушать эту девчонку, которая мелет почем зря, что в голову взбредет. Ладно, пожалуй, лучше подождать — может, что еще о Марушке разузнает.

— А ты зачем к нашей Марушке собрался? Уж не приглянулась ли она тебе? — искоса взглянула на него собеседница.

— Я ее отродясь не видывал.

— До тебя тоже кое-кто приезжал в Каменец за шерстью, а уезжал стриженый.

— Что ты хочешь этим сказать?

— А ничего. Наша Марушка высоко забирает. И с чего бы? А как орден ей дали, совсем нос задрала. Люди для нее вроде козявок каких. Но хотя ты-то как раз, может, ей и понравишься: ишь, какие у тебя уши красные.

И она залилась громким, веселым смехом. Косы ее заплясали. А Тошка снова насупился. Впервые повстречалась ему такая. Озорная, задира… Но почему он на нее не сердится? Есть в ней что-то такое…

Дорога бежала теперь через каштановую рощу. Не видимые глазу птицы щебетали и резвились в кронах деревьев.

— Тпру-у! Стой! — откинулась назад девушка и туго натянула поводья. — Ну-ка слезай да распрягай лошадь! — приказала она своему спутнику.

Тошка неохотно поднялся, соскочил на землю и выпряг коня. С какой стати она вздумала им командовать?

— Что будем делать?

— В прятки играть. Велено мне попасти лошадь, а Марушка твоя подождет, ничего ей не сделается. Пускай коняка травку пощиплет. Погляди, какой красавец. Всем коням конь.

Конь, получив свободу, взмахнул хвостом и углубился в чащу. Девушка тоже соскочила на землю, протянула руку к ветке, сорвала несколько орешков, попробовала их раскусить, но не могла.

— Твердые! — сказала она и швырнула их в сторону. — Ох, до чего пить хочется! Вон там, за кустами, холодный родничок, да боязно мне идти с тобой в густой лес.

— Я людей не ем, — проговорил Тошка.

— В самом деле? Ну, тогда пошли. Я и забыла, что на простых свинарок, вроде меня, ты и внимания-то не обращаешь.

— Я ничего такого не говорил.

— Не говорил, да без того видно. Для тебя никого, кроме твоей Марушки, не существует.

— С чего ты взяла?

— Ах, значит, если случится встретить в лесу какую-нибудь этакую, то Марушку сразу по боку?

— Ты меня не знаешь!.. — скрипнул зубами Тошка и отпустил веточку, которую отвел было в сторону, чтобы дать девушке пройти. Веточка хлестнула ее по лицу. Она метнула в своего спутника гневный взгляд, но промолчала.