Весна безумия

— А вот знаешь! Ты позапрошлой ночью столько комаров прихлопнул, ещё и обматерил их всех, и ничего, у меня ни разу не возникло желания тебя бросить!

Тим позади расхохотался ещё сильнее:

— Это хорошо, что твоя любовь не измеряется в убитых комарах.

— Зато твоя, похоже, измеряется в отпущенных паучках!

К обеду мы сделали небольшой привал, перекусили, после чего идти, разморённым, уже не хотелось. Быстро упаковали вещи по рюкзакам, и папа дал нам отдохнуть десять минут перед следующим марш-броском. Я села на пенку, привалившись к стволу дерева. Инга села рядом, а Тим вообще расстелил пенку перпендикулярно мне, лёг и голову положил мне на бедро. Затем сорвал тонкий прутик от дерева и попытался попасть им мне в нос, щекотал лицо и постоянно смеялся, когда я морщилась. В итоге я не выдержала и закрыла ему глаза ладонями. Тогда он начал мотать веточкой из стороны в сторону вслепую, зато мне удалось отобрать прутик, и я сунула его Тиму в рот. Он начал плеваться, отодвинул мою ладонь с глаз:

— Фу, горькая какая.

— Это клён. Вот не буду тебя, горького, теперь целовать, — хмыкнула я.

Инга, сидевшая рядом и наблюдавшая за нами, рассмеялась:

— Тим съел всё, что наковырял у Янки в носу.

— Фу! Инга! — моё воображение не на шутку разыгралось. — Он там ничего не наковырял!

А Тим лишь рассмеялся.

Мы шли и прикалывались, слушали музыку, фотографировались, а папа нас постоянно подгонял:

— Нам нужно успеть до темноты выйти к речке, там и разобьём палатку. Ускоряемся, народ, ускоряемся!

Когда мы вышли к узкой речке, больше походившей на ручей, ноги у меня гудели. Речка в тишине приветливо журчала. Инга растёрла себе большой палец на ноге новыми ботинками и первым делом, сбросив рюкзак, разулась и опустила ноги в реку, завизжала:

— Ледяная!

— Зато чистейшая! Её пить можно, — добавил папа.

Тим, сбросив рюкзак, лёг прямо на коротенькую траву, раскинул руки и ноги и делал «звёздочку», как на снегу. Папа хмыкнул, глядя на него:

— Тимофей! Если ты не прививался от энцефалита, лучше встань! Здесь клещей море.

— Ты, пап, очень вовремя об этом говоришь, — я подошла к подскочившему с земли Тиму с аэрозолем репеллента и в очередной раз обрызгала его с ног до головы.
Эту процедуру я проводила трижды в день с каждым. Папа успел напугать нас клещами ещё в дороге, поэтому, глядя на испуганное лицо Тима, я рассмеялась:

— Ты штаны в носки заправь, чтоб уж наверняка.

Палатку папа с Тимом поставили быстро, мы с Ингой в это время кипятили воду и варили «варево» на газовой плитке, помешивая кашу веточками, потому что ложки оказались у кого-то на дне рюкзака, и мы решили достать их потом. Стояли и принюхивались к тому, чем пахнет каша с тушёнкой, и тихо переговаривались.

— Вы как две ведьмы, — подошёл к нам Тим.

— Осталось бросить крысиный хвост и рог единорога, — подыграла ему Инга, коварно ухмыльнулась.

— Ага, Инга свою мозоль туда уже бросила, — рассмеялась я.

Стемнело быстро, и сразу стало не по себе, рядом журчала речка, а лес, наоборот, наполнился тишиной. Но вокруг нас стрекотали сверчки, где-то вдалеке ухала сова, слышались ещё вопли каких-то птиц.

Аппетит после долгой дороги по свежему воздуху разыгрался такой, что каша с тушёнкой казалась пищей Богов. Мы ели молча, торопливо. Папа посмеивался:

— Спать будете вообще без задних ног!

— А кто-то и без передних, — поморщилась Инга.

Она до сих пор сидела без обуви, после того как отмочила натёртую ногу в реке.

Мы сидели у костра, я заклеивала пластырем мозоль Инге. Аптечка лежала у меня в рюкзаке, и мне поручили роль лекаря. Тим сидел и заворожённо смотрел на огонь, разминал кисть эспандером. Свет от огня словно вытачивал его лицо в темноте, Тим выглядел таким серьёзным и красивым. Он замер, словно был сделан из воска, и его вид зачаровывал меня.

Но, поймав мой взгляд, он улыбнулся и сразу ожил:

— Мы к горам когда выйдем?

— Завтра днём по плану выйдем из леса, сделаем привал, и ещё сутки по лугам до гор. Дойдём до водопада, и потом назад! — поделился планами папа.

Инга тяжело вздохнула, и я ей сочувствовала, идти с натёртыми ногами одно мучение. Несмотря на усталость и холод, уходить в палатку никто не торопился. Каждый словно обрёл что-то своё, сидя у огня. Инга, вытянув босые ноги, слушала журчание воды, треск костра. Тим смотрел на огонь, почти не моргая, видел там что-то своё. Папа пересматривал карты, что-то рассчитывал, подписывал, рисовал, сверялся. Отблеск огня играл на линзах его очков. А я обводила их всех взглядом, и мне становилось спокойно.

Я заряжалась, наполнялась, но ведь не от гор. Меня вдруг озарило. Моё место силы не в горах, моё место силы рядом с любимыми и дорогими мне людьми. Достаточно быть рядом и дышать одним с ними воздухом. Мне оказались не так нужны горы, не так нужна вся эта магия природы, если её не с кем разделить.

Три года назад я приболела и не захотела ехать с папой, и тогда он тоже остался дома.

— Почему? Ты ведь так любишь горы! — не понимала тогда я.

— А зачем мне горы одному.

Тогда я его не поняла, а сейчас ощутила магию единения с любимыми людьми на себе.