Тем более нужно было в авральном порядке заканчивать увесистый том технической документации. Сейчас она понимает, что погорячилась, выпустила из виду – Лёля уже старенькая, сколько там ей осталось. А теперь царапает внутри и стыдно, потому и продавать ничего не хочет – совесть не позволяет. Лёлины любимые вещи: фарфоровые женские фигурки, танцовщица, «Природа», лампы. Целая эпоха, интересная жизнь, поездки, вечные гости… Громогласная энергичная Лёля никогда не была одна! «В кого ты, Элька, такая – ума не приложу, – говорила она, рассматривая правнучку. – Подкрасилась бы, а то краше в гроб кладут!» Сама Лёля раскрашивала в синий цвет веки, в красный – щеки и в малиновый – губы. «Клоунесса», – мстительно думала Эля, а теперь ей было стыдно.
Ладно, к черту лирику! Она вытерла слезы и принялась перебирать платья, юбки и блузки. Нет, нет и нет! Не то, все не то. Она потянулась за мобильным телефоном – отказаться! Соврать, что… Просто сказать, что быть не сможет. Главное, ничего не объяснять. Вообще, никогда не нужно пускаться в долгие объяснения. Нет, и все. Без соплей, как говорила Лёля. Не могу, и точка. Тут Эля вдруг вспомнила, как он поцеловал ей руку! Как смотрел на нее, улыбался, рассказывал всякие забавные истории… Если она откажется, они больше никогда не увидятся. Можно, правда, зайти в «Старую лампу»…
– Сию минуту иди и купи черное платье! – скомандовала Лёля. – Без рукавов, с вырезом до пупа и открытой спиной. Ты тощая, на тебе любая тряпка заиграет. Поняла? И сходи в парикмахерскую. Можешь взять мое колье, так и быть…
Эля даже оглянулась, так явственен был голос прабабки.
Она заставила себя опоздать на двадцать минут. Здесь Эля никогда раньше не бывала. Артур жил в кооперативе для богатых «Октавия» – в большом двухэтажном доме под красной черепицей. От ворот до дома вдоль дорожки тянулись длинные клумбы с тюльпанами, на газоне росли маленькие цветущие деревца. Артур, встречавший гостей, обрадовался, приобнял ее, отпустил комплимент. Она покосилась на себя в громадное зеркало и не узнала. Изящная женщина в «маленьком черном платье», платиновые торчащие вихры – стилистка убедила, это именно то, что ей нужно, – и колье Лёли: четыре перекрученные нитки серого и розового жемчуга с шикарной застежкой – розовый камень в оправе белого металла, а вокруг мелкие стразы.
Эля чувствовала себя выряженной и раскрашенной куклой в слишком крупном колье. Ну не умеет она носить все это!
Артур меж тем подозвал толстого краснощекого мужчину:
– Эля, это коллега Елены Станиславовны, наш известный журналист Леша Добродеев, который жаждет с вами познакомиться!
– Рад, рад! – затрепетал Добродеев, хватая руку Эли. – Елена Станиславовна! Как же, как же! Прекрасно ее знал! Столп, мамонт, знаковая фигура отечественной журналистики, с прискорбием воспринял весть о ее кончине, примите мои искреннейшие соболезнования! Идемте, Эля… Можно я так, по-домашнему? Я буду вашим Данте! Путеводителем по дворцу Артура! Вы же тут впервые?
Данте? Эля с трудом вспомнила, что путеводителем был не Данте, а, кажется, Вергилий, и водил он поэта по аду. Странная аналогия…
Журналист знакомил ее с разными людьми, которые, оказывается, прекрасно знали Елену Станиславовну; она пила шампанское, ела крошечные канапе с приколотой шпажкой креветкой или кусочком семги с маслиной, и вскоре почувствовала себя как дома. Все вокруг смеялись, громко разговаривали, гуляли по огромной гостиной с бокалами и тарелочками в руках или сидели на диванах и креслах. На нее, к ее облегчению, никто не смотрел. У нее кружилась голова, с непривычки она быстро опьянела, улыбалась шуткам журналиста, не понимая их смысла, и снова пила потрясающе вкусное шампанское. А потом уснула в уголке дивана, обняв подушку.
Разбудил ее Артур, тронув за плечо. Эля открыла глаза и бессмысленно уставилась на незнакомую обстановку. Люстра горела вполнакала, людей оставалось совсем мало.
– Устали? – спросил Артур. – Не хотел вас будить. Леша отвезет вас домой. А хотите, оставайтесь, тут несколько спален.
Эля вскочила, готовая сгореть от стыда…
…Она переступила порог своего дома, едва не застонав от облегчения.
Сбросила туфли, босиком прошла в кухню, жадно напилась из-под крана. Стащила платье, расстегнула колье; добралась до кровати, нырнула под одеяло и мгновенно уснула…
Художник Дима Щука сидел на веранде собственного дома и работал над старинной лампой, найденной в сарае Елены Станиславовны. Он разобрал ее на отдельные детали и теперь чистил каждую из их. Он заметил Элю, когда она остановилась у крыльца и уставилась на него. Дима так удивился, что даже привстал с ящика, на котором сидел. Взгляд гостьи не предвещал ничего хорошего.
– Добился своего? – резко выпалила она. – Доволен? Ворюга! Бандит!
Дима при всей врожденной разговорчивости так удивился, что впал в ступор. Стоял как дурак с тряпкой в руке и молчал.
– Где она? – Эля вбежала на веранду. – Отдашь сам или звать полицию?
– Ты о чем? – опомнился он наконец. – Как ты вообще сюда попала?