Доминиканец из Литвы отец Филипп Мокшецкий, живший под надзором в Великом Новгороде, ходатайствовал в июне 1877 года о получении разрешения на то, чтобы поселиться ближе к родным краям, в монастыре доминиканского ордена в Аглоне в Витебской губернии. Увы, позволения он не получил и, судя по имеющимся документам, в 1881 году по-прежнему находился в Новгороде. Мокшецкий не оставил мечту вырваться оттуда и теперь ходатайствовал о переводе в монастырь в Россиенах в Ковенской губернии. Ему было тогда уже семьдесят пять лет. В деле Мокшецкого приняли участие доминиканцы и жители Россиен. 31 августа 1881 года тогдашнему министру внутренних дел была направлена петиция, подписанная гражданами и прихожанами Россиен (рядом представителей шляхты, чиновников, горожан), что монастырь согласен принять Мокшецкого и трех других доминиканцев, осужденных за участие в Январском восстании. Ведомства и министерство обменивались письмами и информацией, главным образом, об Аглоне, но к 1884 году решение, видимо, принято не было. Мокшецкий, в конце концов, осел в Краславе, а затем в Сарые близ Полоцка, в имении помещика Станислава Лопациньского, где служил воспитателем сына хозяина – Эузебия, впоследствии ставшего историком. Права быть священником ему не вернули, разрешили лишь совершать службу в часовне. Он скончался в Сарые в начале 1887 года. Ксендз Павел Кнапиньский хоть и прожил четыре года при костеле в Твери, несмотря на все просьбы – его собственные и местного священника ксендза Сидоровича – разрешения служить так и не получил. На сей раз возражали церковные власти. Доброжелательно относившийся к изгнанникам архиепископ могилевский ксендз Антоний Фиялковский был вынужден 21 января 1881 года отказать по причине отсутствия места и средств. Подобным образом в сентябре 1882 года ксендз Владислав Каменецкий, несмотря на ходатайства, не был принят ни в Могилевскую архиепархию, ни в Тираспольскую епархию.
Многое изменилось в этом плане, когда после амнистии 1883 года ряд ксендзов – «европейских» ссыльных – отпустили за пределы Империи, так что бывшим сибирским ссыльным представился реальный шанс получить место в приходах. Судьбы тункинских изгнанников позволяют сделать вывод, что лишь в конце восьмидесятых годов и в следующем десятилетии власти в целом перестали сопротивляться и начали давать разрешение на служение в России. Мы знаем, что тринадцать тункинских изгнанников стали капелланами молитвенных домов или часовен, викариями при приходах, и даже приходскими священниками и военными капелланами. Это случилось лишь по прошествии по меньшей менее двадцати пяти – тридцати лет ссылки.
В поисках места прошагал немалую часть России ксендз Юзеф Раюнец. Сперва, с 1876 года, он находился в Соликамске (близ Урала), в Пермской губернии, куда его отправили, затем, в 1880 году, переехал в Архангельскую губернию – в Шенкурск. Три года спустя вновь двинулся за Урал. Осел в качестве ксендза-резидента в Кургане в Тобольской губернии, где пастырскую опеку местных католиков осуществляли по очереди бывшие ксендзы-ссыльные, некоторые служившие викариями в Тобольске. Хотя Раюнец не имел права совершать службы, но было известно, что «ксендз дарует религиозное утешение и учит малых детишек». Своего часа Раюнец ждал долго. Разрешение служить он получил лишь в 1891 году (спустя двадцать шесть лет ссылки) и вскоре стал викарием в близлежащем Петропавловске. Он недолго радовался работе и стабилизации. Согласно официальным церковным данным, жизнь Раюнца оборвалась в Омске (согласно другим – в Петропавловске) 18 октября 1893 года.