Весна священная

отдыхали, усталые от этой возни, я спросил Веру, когда привезут инструмент. «Завтра».— «Рояль?» — «И думать нечего. Зал для танцев и так небольшой. Да и ни к чему такая роскошь. Музыку для упражнений можно бренчать и на пианино. Опять же, чем дешевле, тем лучше...» — «Плейель» или «Гаво»?..» — «Ремингтон», представь себе. Старая пианола, но ее привели в приличное состояние, ну и сойдет...» Вера все говорила, говорила, говорила, может, поставить пианино к той стене, рядом с большим зеркалом в глубине зала, а еще бывают такие рояли, портативные, французы называют их «жабами», но для нас и такой слишком хорош; а о настоящем концертном рояле, вроде «Эрара» или «Стейнвея», нечего и думать, вдобавок хороший инструмент еще и слишком чувствителен, не вынесет он кубинского климата, потому что... Чересчур много роялей и пианино мелькало в ее поспешной речи, она говорила, говорила, не останавливаясь; какая-нибудь другая тема, видимо, просто не приходила на ум, избавиться от пианино Вера никак не могла, и столько их было всяких, что я, наконец, подумал: теперь ей остается только начать описывать рояли из фильма Бунюэля «Андалузский пес», да двух мертвых ослов, что лежат на них; едва лишь собрался я сострить по этому поводу, как Вера тихонько пристроилась рядом. «Ты о чем думаешь?» — спросил я чуть слышно, почти уже погруженный в забытье. «Я теперь учительница. Стараюсь вспомнить, как работала мадам Кристин, что учила меня гам, в Петербурге...» — «Закрой окно»— «Закрыто. Спи».— «А ты?» — «Я не хочу... Я вспоминаю...» (...Мадам Кристин отбивала такт, хлопала в ладоши, иногда считала вслух: раз, два, три, или — раз, и-и-и два, и-и-и три; раз, два, три, четыре и-и-и раз, и-и-и два, и-и-и три, и-и-и четыре... она поправляла наши позы с помощью палочки и этой палочкой отбивала такт; за скверным, расстроенным фортепьяно сидела анемичная девица, отстраненная от танцев по причине слабосилия; под ее треньканье целый сонм девушек, тут были и мои однолетки и годом моложе или годом старше, проделывали упражнения у станка. Станок, станок, станок, опять и опять станок. Пять основных позиций. Метроном — 69... «Не ступай на пятки»... «Четыре раза»... «Начали...» «Теперь спиной к станку...» «Ноги во вторую позицию...» «Восемь раз...» «Вера, ты слишком отошла от станка. Касаться спиной станка...» «А теперь метроном— пятьдесят четыре...» «Внимание... Внимание... Восемь раз...» «Четыре вправо. Так...» «Четыре влево... Та-а-а-а-к...» (И проходили месяцы...) «Одилия, ты очень плохо работаешь. Не 231

выставляй зад. Нечего танцевать задом. Выпрямись... Раз... два, три... Раз, и-и-и два, и-и-и три... Хорошо. Только зачем же другое-то выставлять? Можно подумать, что ты в постели в брачную ночь... Это еще что такое? Слезы? Нервы? Совсем ни к чему... Четвертая позиция... Спиной к станку... Зачем же вы плечи-то поднимаете до самых ушей? Забудьте, что у вас есть лопатки... Еще раз в четвертую позицию... Спиной к станку... Теперь наклон... Лбом коснуться коленей. При наклоне — выдох, выпрямляемся — вдох... Да что с тобой, Одилия, почему ты так плохо работаешь?» — «Мадам... У меня временное нездоровье».— «Еще у троих сегодня нездоровье, а они занимаются хорошо».— «Мадам, я...» — «А если бы у тебя был сегодня спектакль, думаешь, публике вернули бы деньги за билеты?» — «Мадам, когда у меня это, я очень устаю от упражнений».— «Ладно. Отдохни немного. Но вообще надо привыкать. Запомни: спектакли по этой причине не отменяют...» (И проходили месяцы...) «Эй! Откуда у тебя взялась эта мерзкая манера держать руки? Ты что, во французской школе? Или хочешь проверить, не идет ли дождик? Не понимаешь разве — ты согнула руку, линия лопаток нарушена. Разводим руками округло, будто танцуем «Русскую»... Та-а-а-а-а-к»... «Эй ты, пианистка... что случилось, почему у тебя «ре» совсем не слышно?» — «Мадам,— отвечает тощая девица,— некоторые струны лопнули, а на басах клавиши облезли. Ни настройщика, ни мастера, чтоб починить, не найти, все бастуют...»— «Бастовать, когда родина в опасности,— это преступление,—вопит мадам Кристин.— С тех пор как нет у нас государя, Россия летит в пропасть. Ни уважения не стало, ни порядка, никаких основ... Ладно, детка, ты пой те ноты, которые не проигрываются... Будем работать: наклон на четыре счета. На четыре счета выпрямляемся... Плохо... Очень плохо... Некоторые из вас совсем как дурочки. И к черту нездоровье! У Жанны д’Арк тоже бывало нездоровье, и у Елизаветы Английской тоже, и у нашей Екатерины Великой. Allons enfants de la patrie1. Главное, надо соображать, что делаешь. Сосредоточиться... Не одно только тело работает, голова тоже... Раз, два, три, четыре... раз, и-и-и два, и-и-и три, и-и-и четыре... Хорошо... Та-а-а-ак... Еще раз... Та-а-а-а-к... Перерыв». (И проходили месяцы.) Станок, станок, станок. Перерыв... И падают листки с календаря, и некоторые ученицы обретают постепенно грацию и свободу движений, 1 Вперед, сыны отчизны {франц.). Начальные слова «Марсельезы». 232