Весна священная

в Гаване, стадион, душевые кабины, весело переругиваясь, спортсмены бежали туда, совсем голые, вспоминал и каторгу на острове Пинос, и как жил в Ныо-Иорке в нищете, торговал мороженым в итальянском квартале, в белой фуражке и в фартуке возил по улицам тележку. «А какой он был? Какой?» — настойчиво спрашивали юные слушатели. Но больше я ничего не мог рассказать, мы служили в разных частях. Гаспар Бланко— вот кто знал больше, он был в Махадаонде в тот страшный день, когда пулеметная очередь оборвала на полуслове последнюю речь комиссара... Да только... где теперь наш чудесный трубач? Может, погиб, может, пропал без вести... Где бесстрашные бойцы центурии «Антонио Гуитерас»? Рассеялись кто куда или остались навеки лежать в испанской земле... О Мигеле Эрнандесе я тоже не знал ничего; то ли он погиб во время последнего отступления, то ли схвачен франкистами и сидит в тюрьме, то ли расстрелян. Мигель Эрнандес, поэт-пастух из Ориуелы! Я как-то сказал, что название его родного края, кажется, единственное в мире, в которое входят все пять гласных звуков а, е, и, о, у, то есть о, и, у, е, а. Вижу, вижу его как сейчас: бритая голова, лицо, опаленное огнем войны, крестьянская шаркающая походка, глухая медленная речь—вот он говорит об испанских быках, о быках Гисандо1, о быках Гойи, о быке «Герники»: Испанский бык, пробудись, с коленей встань, пробудись. Очнись от бескрайнего сна, волна чернопенная, бык, Ты вдыхаешь свет, ты покрыт испариной темноты. Под шкурой твоей могучий плещется океан1 2. Низкий, спокойный голос, голос человека, что родился в деревне и мальчиком пас овец, но глухой яростью наполнялся этот голос, когда напоминал о Повергнутом, об Убитом, чья смерть была и останется навек несмываемым, самым страшным грехом франкистского режима: Там наш Федерико: замрем перед ним — бессмертным истоком расстрелянной крови, которая полнит любого из нас, чтоб хлынуть, не иссякая3. 1 Быки Гисандо — доисторические скульптуры, обнаруженные на холме Гисандо, провинция Мадрид. 2 Перевод П. Грушко. • 3 Перевод Б. Дубина. 237

В середине года нацисты вошли в Париж. Здесь мы были в безопасности, вдали от «ужасов Европы», Вера решила не поддаваться скорби, не думать о том, что происходит там, однако же всплакнула. Кроме всего прочего, Париж — это город, куда отец привез ее девочкой, здесь кончилось их безумное бегство, здесь спаслась она от событий, последовавших за падением императорской власти; именно в Париже возобновила Вера свои занятия балетом и там же в Театре Сары Бернар в составе труппы Сержа Дягилева выступала, даже с некоторым успехом, в «Свадебке» Стравинского, в «Бале» Риети и в «Блудном сыне» Прокофьева... И вот в университетском дворике появились новые лица. Под двойной колоннадой, замыкающей его с той стороны, где начинается спуск к стадиону, возникли, ожили персонажи из «Семь против Фив» — медленно проходят рыдающие девы, появляется хор, изливается вино на жертвенник, слышатся погребальные плачи и дифирамбы. Рождается театр; миновав робостный подготовительный период—отрывки из комедий и интермедии Сервантеса,—юный театр с самого начала поставил перед собой высокие цели, актеры бесстрашно встали на котурны, изображая Этеокла, Глашатая, Вестника, а смуглые креольские актрисы накинули на головы покрывала Антигоны и Исмены. Теперь мы не собирались больше, чтоб разговаривать в тени деревьев, благородные эллины в гребенчатых шлемах, хламидах и хитонах потеснили нас; шли репетиции, звучали великие классические стихи, и самое удивительное — если учесть неопытность актеров,— звучали выразительно. Конечно, некоторые жесты и интонации, наскоро придуманные молодым режиссером, казались наивными, но голоса звенели истинной страстью, непритворным ощущением трагизма. Временами Антигона из квартала Хесус Мария чисто интуитивно достигала высокой выразительности, а ведь многим это удается лишь в результате долгих лет обучения (у креолов необычайно развита интуиция, с самого начала, на заре своей истории креол всегда вынужден был руководствоваться одной лишь интуицией...). Стали готовить музыкальное сопровождение, решили передавать по радио произведения Дариуса Мило и Онеггера. Получалось очень впечатляюще: Вера, поначалу относившаяся к затее довольно скептически, вдруг воодушевилась, взялась помогать. Особенно хорошо «читали текст» девушки, они сумели выработать манеру речи нейтрально-правильную, ясную, без режущего слух местного акцента, и в то же время лишенную аффектации и непринужденную, избежав влияния — а это было большим дости238