Весна священная

укрыться в комфортабельном заокеанском убежище, настигает их здесь и начинает все более властно определять их судьбы. Нарастающий с середины 50-х годов подъем освободительного движения на Кубе разрушает устои неправого строя, которому Энрике и Вера обязаны своим жалким благополучием; вся их жизнь терпит крушение. И только победа кубинской революции открывает им выход из тупика. Оказавшись лицом к лицу с народом, строящим и самоотверженно отстаивающим новое общество, герои романа находят в себе силы включиться в эту созидательную работу, которая воскрешает надежду на осуществление их заветных творческих планов. Повторяю, читатель может этим и ограничиться. Правда, тогда ему многое в романе покажется лишним: бесконечные рассуждения и рефлексии, которым предаются герои по всякому поводу, а то и без повода; культурно-исторические реминисценции, поминутно приходящие им на ум: калейдоскопическое нагромождение имен и фактов, вроде бы не имеющих прямого отношения к действию. Да и в самом действии кое-что может вызвать недоверие—скажем, легкость, с какою героям удается решать все материальные проблемы, явная нарочитость некоторых сюжетных ситуаций... Но в том-то и дело, что «Весна Священная» рассчитана на иное прочтение — пристальное и вдумчивое,— которое не довольствуется «передним планом» повествования, а проникает в его глубины, фиксируя и сопоставляя все, лишь на беглый взгляд необязательные подробности, описания,' экскурсы в различные области культуры, постигая их внутреннюю связь, их значение в общем замысле романа. Сам этот замысел предполагает читателя, готового принять и ту откровенную условность, с какою автор избавляет своих героев от всяких забот о прозаической стороне существования, и ту бесцеремонность, с какой он не только нагружает, но подчас и перегружает их своей колоссальной эрудицией. Нужно признать, что и такому читателю придется преодолеть известное «сопротивление материала», отчасти связанное с теми издержками, которые повлек за собой художественный эксперимент, предпринятый Карпентьером. Разделив себя надвое между своими геродми, автор в чем-то их и обделил. Яркие и самобытные во всем, что относится к духовной сфере их бытия, они заметно тускнеют, как только оказываются за пределами этой сферы. Здесь им начинает недоставать той человеческой единственности, психологической неповторимости, непредсказуемости 9

в поступках, которая заставила бы нас следить за перипетиями их частной жизни не только с интересом, но и с волнением,— сочувствовать и негодовать, радоваться и возмущаться... Пожалуй, сильнее всего это ощущается в истории личных взаимоотношений Энрике и Веры — тут есть и общность интересов, и прочная дружба, и чувственное влечение, из суммы которых, однако, так и не возникает обыкновенное чудо любви. Впрочем, издержки ли это, если рассматривать их с точки зрения тех принципов, которыми сознательно руководствуется автор «Весны Священной»? Главное для него — духовная одиссея Энрике и Веры, в которой превратности их личных судеб играют заведомо подчиненную роль. Эту духовную одиссею писатель воссоздает с объективностью, тем более примечательной, что рассказ-то все время ведется от первого лица. Автора «Весны Священной» можно было бы сравнить с актером, исполняющим попеременно две главные роли в спектакле (который он сам сочинил и поставил), но—с актером брехтовской школы, требующей, как известно, от исполнителя не безраздельного «растворения в образе», а умения передать и собственное отношение к образу, что в свою очередь побуждает и зрителя занять независимо-критическую позицию. «Зритель должен не сопереживать, а вникнуть и понять», должен «составить себе определенное мнение о ходе событий, обратиться при этом к своему опыту, подвергнуть происходящее контролю»1— эти слова Брехта косвенно помогают уяснить, чего ждет и Карпентьер от своего читателя. ’ Добивается этого автор разнообразными средствами. И тем, что вовлекает читателя в диалог, а порою и в спор между своими героями, чьи взгляды во многом не совпадают. И тем, что исподволь апеллирует к собственному опыту читателя,— опыту, в свете которого суждения Энрике и Веры о политике, войне, революции нередко оказываются поверхностными и наивными. И тем, наконец, что постоянно корректирует либо опровергает подобные суждения устами таких персонажей, которые в художественной системе «Весны Священной» выполняют особую функцию,— по их высказываниям, словно по камертону, выверяется политическое звучание всего романа. Таких персонажей здесь двое — Жан-Клод и другой коммунист, кубинец Гаспар Бланко, сопутствующий главным героям с 1 Цит. по: И. Фрадкин. Бертольт Брехт. Путь и метод. «Наука», М., 1965, с. 74, 321. 10