Весна священная

грозный напев: «Вставай, проклятьем заклейменный...» Так, одновременно и порознь, вошли в сознание героини два лейтмотива, которые это сознание еще долго будет не в силах объединить. «Интернационал» остается для нее символом тех беспощадных стихий, что разрушили ее благополучие, а к «Весне священной» она станет обращаться в решающие моменты своей творческой жизни, вынашивая мечту о самостоятельной постановке знаменитого балета. Безвестная балерина (а с некА вместе и мы) лишь постепенно начнет понимать, что в задаче, которую она себе задала, кристаллизуются самые острые и актуальные проблемы современного искусства, а те в свою очередь неразрывно связаны с насущными проблемами всего человечества. Для решения этой задачи потребуется и вся ее жизнь, и весь колоссальный объем культурно-исторической информации, воспринимать, усваивать и перерабатывать которую Карпентьер заставляет своих героев на протяжении романа. Первым шагом на избранном пути Вера обязана своему участию в «Треуголке» Мануэля де Фальи, поставленной русским хореографом Мясиным, который «обратился к народному, нутряному, стихийному началу, рождающему танец». Вот тут и приходит ей в голову дерзкая мысль — самой поставить «Весну священную», «ища опоры в простых, древнейших танцах, рожденных всеобщим инстинктом, который велит человеку выразить себя в движении»... А встреча с искусством испанской балерины Антонии Мерсе, сумевшей сплавить классику и народный танец, заставляет ее подумать «о том, не надо ли перелить нашему прославленному балету, хранящему законы Фокина и Петипа, новой, чужой крови. А что? Глинку и Римского-Корсакова вдохновляла испанская музыка, это — в самых русских традициях. А ведь дальше, за Испанией, лежит Латинская Америка, и ритмы хабанеры и танго уже звучат во всем мире»... Посланцем Латинской Америки и входит в жизнь Веры кубинец Энрике. Пространные их беседы, явно перенасыщенные сведениями из самых различных областей культурной и общественной жизни, конечно же, выходят за рамки того, что могут продиктовать молодым людям взаимный интерес и зарождающаяся симпатия. Автор сознательно жертвует житейским правдоподобием— ведь здесь, в личном общении, завязывается диалог двух культур, русской и латиноамериканской, который Играет исключительно важную роль в замысле книги. Диалог этот будет развиваться и впредь, в нем подвергнутся обсуждению также 15

многие — истинные и мнимые — ценности западноевропейской и североамериканской культуры. А то, что начинается он на испанской земле, защищать которую собрались добровольцы со всех концов света, сразу же сообщает ему исторический масштаб и высокой смысл. Идея взаимооплодотворения культур подкрепляется здесь идеей международной антифашистской солидарности, и обе они предстают нам воочию, воплощенные в живых лицах и запоминающихся сценах. Так все, пережитое Энрике и Верой в Испании, да и после нее, оказывается связанным с заветным, отчасти уже и общим их замыслом, становится причастным к процессу его вызревания. Этот процесс получает новый толчок на Кубе, где русская балерина непосредственно приобщается к песенно-танцевальной стихии и через нее — к древним обрядам негров и мулатов, а те в свою очередь приобщаются к музыке «Весны священной». Простые парни из Гуанабакоа чувствуют эту музыку глубже, чем пресыщенные снобы, находят в ней что-то свое, начинают двигаться и плясать под нее... да, тут воистину дух Стравинского встречается с духом Папы Монтеро!.. И вот уже, кажется, ничто не мешает Вере осуществить свой план — у нее есть балетная студия, есть талантливые ученики из народа, есть, наконец, необходимые средства, чтобы взыскательно и неторопливо готовить задуманную постановку. Однако судьба сценического воплощения «Весны священной» — не просто еще одной «постановки» (мало ли их было!), но истинного ее воплощения, раскрытия всего, что в ней заложено,— зависит не только от перечисленных обстоятельств. Автор так строит свое разветвленное повествование, что мы убеждаемся: судьба эта в конечном счете зависит и от событий второй мировой войны, и от послевоенной обстановки, сложившейся на Латиноамериканском континенте, где люди впервые ощутили себя «современниками всего человечества», где нарастает небывалый подъем освободительного движения. А еще — и вот что особенно важно!— судьба воплощения «Весны священной» зависит от того, сумеет ли художник, поставивший перед собой такую задачу, осознать ее глубинную связь со всем, что творится в мире, на континенте, на Кубе, почувствовать свою личную причастность к народной борьбе, сумеет ли он услышать «музыку революции». Нельзя сказать, что герои романа вовсе не ощущают, какой революционный заряд таится в произведении, завладевшем их мыслями. Недаром, когда Вера, указывая на подзаголовок парти16