Читаем Весна священная полностью

испытания, боль и скорбь. Мне говорят: надо перетерпеть, зато завтра... Завтра... Завтра... Но я-то живу сегодня!» И там же, в первой части романа, устами Жан-Клода была высказана противоположная точка зрения, полностью совпадающая с авторской. Услышав слова любимого: «Завтра наступит так или иначе», Вера спрашивает с отчаянием: «Тогда ради чего бороться? Ради чего жертвовать... собой и другими?» — «Чтобы приблизить рассвет»,— сурово отвечает Жан-Клод. ' Читатель, однако, может усомниться: не слишком ли прямолинейно отождествляем мы общественную позицию с эстетической? Речь все же идет о художественном решении, имеющем свои резоны... Из чего, собственно, следует, будто автор относится к нему неодобрительно? — ведь ни Энрике, ни кто-либо другой из действующих лиц романа не возражают против него ни единым словом! Да, решение Веры никто не оспаривает. Но автор все же находит средство выразить свое к нему отношение. Автор исподволь компрометирует его тем, что новая трактовка финала встречает горячую поддержку у Хосе Антонио, продажного журналиста, откровенного циника и приспособленца— «рекламщика», как презрительно называет его Гаспар. Дальнейшая судьба этого персонажа окончательно проясняет, чего стоят его суждения. Жизненная позиция, которую героиня романа упрямо пытается отстоять, жизнью и опровергается. И прежде всего опровергают ее ученики Веры, креолы, мулаты и негры, сыновья и дочери Кубы, самозабвенно работающие под руководством русской балерины над постановкой «Весны священной». Им, конечно, и в голову не придет оспаривать трактовку финала. Но, не отдавая себе в том отчета, они оспаривают ее собственными жизнями, неотделимыми от жизни народа. Участвуя в революционной борьбе, они идут и на смерть. И есть своя, пусть жестокая, справедливость в том, что именно кровавая полицейская расправа с учениками балетной студии, уличенными в подпольной деятельности, кладет конец последней надежде Веры показать «Весну священную». Студия разгромлена, самой Вере грозит опасность, и она укрывается в глухом городишке, где ей предстоит многое понять и передумать до того, когда победившая революция покончит с ее добровольным заточением. Конец романа приносит его героям исполнение всех желаний. Энрике нашел себя в революционной действительности, возвратившей ему былое мужество: он храбро сражался в боях* на Плайя-Хирон и пролил кровь за родину. И Вера, ставшая уже во 19

многом иным человеком, вновь возвращается к любимой работе, к заветному замыслу — поставить «Весну священную». Но какой она будет, эта постановка? Сумеет ли Вера переосмыслить весь свой жизненный и творческий опыт, извлечь уроки из своих открытий и заблуждений? Не введут ли ее, чего доброго, в соблазн какие-нибудь другие Хосе Антонио, которые, пожалуй, и сами посоветуют, а то и прикажут ей увенчать балет Стравинского «блистательным па-де-де»? Словом, получит ли, наконец, «Весна священная» достойное воплощение? Ответит на эти вопросы будущее. Героев своих Карпентьер оставляет в начале нового пути, на котором они обретают единство с народом, родиной, революцией. Того пути, который сам писатель прошел до конца. Л. Осповат

— Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? — А куда ты хочешь попасть? — ответил Кот. — Мне все равно....— сказала Алиса. — Тогда все равно, куда и идти,— заметил Кот. — ...только бы попасть куда-нибудь,— пояснила Алиса. — Куда-нибудь ты обязательно попадешь,— сказал Кот.— Нужно только достаточно долго идти 1 Льюис Кэрролл. Приключения Алисы в Стране Чудес. Перевод Н. Демуровой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сильмариллион
Сильмариллион

И было так:Единый, называемый у эльфов Илуватар, создал Айнур, и они сотворили перед ним Великую Песнь, что стала светом во тьме и Бытием, помещенным среди Пустоты.И стало так:Эльфы — нолдор — создали Сильмарили, самое прекрасное из всего, что только возможно создать руками и сердцем. Но вместе с великой красотой в мир пришли и великая алчность, и великое же предательство.«Сильмариллион» — один из масштабнейших миров в истории фэнтези, мифологический канон, который Джон Руэл Толкин составлял на протяжении всей жизни. Свел же разрозненные фрагменты воедино, подготовив текст к публикации, сын Толкина Кристофер. В 1996 году он поручил художнику-иллюстратору Теду Несмиту нарисовать серию цветных произведений для полноцветного издания. Теперь российский читатель тоже имеет возможность приобщиться к великолепной саге.Впервые — в новом переводе Светланы Лихачевой!

Джон Рональд Руэл Толкин

Зарубежная классическая проза
Убийство как одно из изящных искусств
Убийство как одно из изящных искусств

Английский писатель, ученый, автор знаменитой «Исповеди англичанина, употреблявшего опиум» Томас де Квинси рассказывает об убийстве с точки зрения эстетических категорий. Исполненное черного юмора повествование представляет собой научный доклад о наиболее ярких и экстравагантных убийствах прошлого. Пугающая осведомленность профессора о нашумевших преступлениях эпохи наводит на мысли о том, что это не научный доклад, а исповедь убийцы. Так ли это на самом деле или, возможно, так проявляется писательский талант автора, вдохновившего Чарльза Диккенса на лучшие его романы? Ответить на этот вопрос сможет сам читатель, ознакомившись с книгой.

Квинси Томас Де , Томас де Квинси , Томас Де Квинси

Проза / Зарубежная классическая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Проза прочее / Эссе
Этика
Этика

Бенедикт Спиноза – основополагающая, веховая фигура в истории мировой философии. Учение Спинозы продолжает начатые Декартом революционные движения мысли в европейской философии, отрицая ценности былых веков, средневековую религиозную догматику и непререкаемость авторитетов.Спиноза был философским бунтарем своего времени; за вольнодумие и свободомыслие от него отвернулась его же община. Спиноза стал изгоем, преследуемым церковью, что, однако, никак не поколебало ни его взглядов, ни составляющих его учения.В мировой философии были мыслители, которых отличал поэтический слог; были те, кого отличал возвышенный пафос; были те, кого отличала простота изложения материала или, напротив, сложность. Однако не было в истории философии столь аргументированного, «математического» философа.«Этика» Спинозы будто бы и не книга, а набор бесконечно строгих уравнений, формул, причин и следствий. Философия для Спинозы – нечто большее, чем человек, его мысли и чувства, и потому в философии нет места человеческому. Спиноза намеренно игнорирует всякую человечность в своих работах, оставляя лишь голые, геометрически выверенные, отточенные доказательства, схолии и королларии, из которых складывается одна из самых удивительных философских систем в истории.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Бенедикт Барух Спиноза

Зарубежная классическая проза