Весна умирает осенью

Собравшись с духом, я заговорил. Рассказал о том, кем ей прихожусь, и о том, какую жизнь прожил ее родной отец. Как он следил за ее успехами, гордился ею. И как берег все эти годы единственную вещь, напоминавшую ему о прошлом: о том далеком дне, когда Ольга доверила ему «Весну» и попросила сохранить ее любой ценой. О том, как отец вез ее в вонючей теплушке, как прятал от посторонних глаз. А потом все же решился отдать ее в музей – ведь картины живут лишь тогда, когда на них смотрят люди. Как я вытащил рисунок из огня и переправил его во Францию. Ну и под конец я решился заговорить о Тане. Попросил дать мне в долг – ведь мы же родственники…

И тут лицо ее исказилось. Все благородство его, вся красота мигом куда-то исчезли. Она развалилась в кресле и, покачивая ногой в кремовой туфельке, равнодушно сказала:

– Наши родственные связи – плод вашего воображения. Я дочь великого художника и с честью ношу его имя. Если вы думаете, что на старости лет я позволю себя шантажировать и предам память отца, вы ошибаетесь. Вы серьезно полагали, что, притащившись сюда с этим жалким букетиком, вы растрогаете меня до слез и получите банковский чек? В обмен на что?! На слезливую историю, которую и слушать-то неинтересно. Ваш папаша – обыкновенный дамский угодник, развлекавший мою пресыщенную, вечно скучающую мать. Он много лет пользовался доверием отца, был вхож в наш дом, получал приличные гонорары за лечение матушкиной мигрени и пользовался этим. Он присвоил наши картины, продал их абы кому и прикарманил деньги. Мало того! Он чуть не разлучил меня с отцом, пытаясь увезти нас с матерью в чужую страну, где мы гнили бы в лагерях. Вы гордитесь тем, что наконец вернули мне «Весну»?! Да вы обязаны были сделать это много лет назад! Вы удерживали ее незаконно, вы лишали меня радости обладания лучшей вещью отца – нашей семейной реликвией! Это вы мне должны… просто обязаны оплатить издержки за поиски, которые я вынуждена была вести на протяжении многих лет!

Она поднялась, приблизилась к секретеру и отомкнула ключом верхний ящик. Достала два старых конверта и, смяв их, швырнула на пол.

– Всю свою жизнь я храню переписку матери с этим докторишкой. Но пришла пора от нее избавиться – чтобы больше никто не посмел усомниться в том, что я по праву ношу свою фамилию. Убирайтесь отсюда вон… и благодарите бога, что я не вызвала полицию.

В приступе ярости она вылила остатки шампанского себе в бокал и, опрокинув его залпом, взяла с блюда крупную виноградину. Сунула ее в рот. И вдруг выпучила глаза, схватилась за горло, заметалась по комнате. Затем бросилась на кухню, переворачивая все на своем пути. Я поспешил за ней, ничего не понимая.

Содрогаясь в спазмах, кашляя, клокоча, она плеснула в стакан воды и попыталась его выпить. Но это ей не удалось. Стакан опрокинулся, вода потекла на пол. Оступившись, Зоя поскользнулась и упала. Корчась в страшных судорогах, с чудовищной гримасой на лице, она тянула ко мне руки и пыталась что-то произнести.

Знаете, я мог бы вам сейчас сказать, что хотел оказать ей помощь. Но врать не стану. Я стоял в дверях словно парализованный и смотрел, как она умирает от удушья. Однако в ту секунду я видел не ее обезображенную мину, а беспомощное лицо моей родной сестры. И думал о том, что через несколько месяцев точно так же будет мучиться Таня – ловить ртом воздух, сипеть и задыхаться и я ничем не смогу ей помочь. А ведь должен был, понимаете… Должен!

Оливия взглянула на Горского обескураженно, пытаясь понять, что потрясло ее больше: сам поступок или же признание в содеянном. Ведь по закону «оставление в опасности» – тоже преступление!

– Вы думаете, я не осознаю, что за неоказание помощи мне причитается срок? Я все понимаю, – продолжил Горский. – Однако, несмотря на отпечатки пальцев, полиции трудно будет доказать, что я был в доме непосредственно в момент Зоиной гибели. Я мог уйти за минуту до этого. Из дома ведь ничего не пропало, верно? И свидетелей не было. «Жалкий букетик» и смятые письма я забрал, с «Метеоритом» вот только промахнулся…

– Если на вас падет подозрение, полиция запросит данные у компании сотовой связи. После чего установит местонахождение вашего телефона в момент смерти актрисы, – нехотя возразила Оливия.

– Ну, во-первых, с точностью до минуты время ее кончины установить не получится. А во-вторых, телефон я оставил в номере мотеля. У меня обычный кнопочный аппарат, не смартфон. В нем даже нет Гугл-карт… Я его отключил по приезде во Францию, чтобы не списали деньги за роуминг – мне такие расходы ни к чему.

– Но вы же только что все выложили без утайки. Зачем? Вы не боитесь, что…

– Я уже ничего не боюсь, Оливия. Я лишь хочу быть рядом с Таней, когда пробьет ее час. Надеюсь, вы дадите мне такую возможность – ждать осталось недолго. А потом поступайте, как знаете… Видимо, я это заслужил.

Он поднялся и повернулся к ней спиной, вновь уставившись в заиндевевшее окно.

Оливия прислонилась затылком к шершавой стене: приехали… И как же теперь быть?

XLI Материал