Веспасиан. Трибун Рима

– Консул, я нахожусь в неловком положении, будучи хозяйкой, но не имея рядом хозяина. И буду очень признательна, если ты возьмешь на себя входящую в обязанности хозяину дома заботу о крепости вина.

– Разумеется, милостивая госпожа. С удовольствием. – Азиний посмотрел на Палла. – Мы начнем с четырех частей воды и одной части вина.

Управляющий кивнул и дал знак рабам, терпеливо ожидающим приказа подавать первую перемену. Веспасиан старался не смотреть вслед уходящей Ценис, чтобы не усугубить и без того значительную проблему. Он проклинал себя за то, что его угораздило увлечься невольницей, с которой ему нельзя даже переговорить, находясь в одной комнате, а про надежду обладать ею и вовсе стоит забыть.

Обед проходил в спокойной формальной обстановке. За густацио последовало блюдо из больших омаров со спаржей в качестве гарнира, а их в свою очередь сменили кефаль с Корсики и гусиная печень с трюфелями. Наконец подали жареного кабана, обсыпанного тмином, в винном соусе.

Антония вела беседу, перескакивая с темы на тему, неизменно предоставляя гостям возможность высказать свое мнение, но если возникало расхождение, поддерживала Азиния. Веспасиан постепенно успокоился, и если не считать редких взглядов в сторону Ценис, расслабился, стал находить удовольствие в еде, а подчас, пусть неуклюже, даже вносить свою лепту в разговор. Время незаметно текло в приятной компании, вышколенные рабы бесшумно сновали между гостями. Ко времени, когда принесли блюда с грушами, яблоками и фигами, солнце зашло, слуги зажгли лампы, а в дополнение к расположенному под полом отоплению притащили пару переносных жаровен. Лишившись основного источника света, комната стала как-то уютнее, разговор оживился, чему причиной отчасти было решение Азиния уменьшить долю смешиваемой с вином воды.

Палл, убедившись, что у обедающих есть все, что нужно, подал рабам знак удалиться. Он проверил, что никто не подслушивает в служебном помещении за занавесью и не стоит за дверью, кивнул Антонии и удалился в темный угол комнаты – ожидать дальнейших приказаний госпожи.

Взяв грушу, Антония принялась чистить ее ножичком.

– Все это очень мило, Гай, но ты, я уверена, понимаешь, что я пригласила тебя и твоих очаровательных племянников не затем, чтобы обсуждать недавнюю кампанию в Африке, гонки или жуткие цены на хороших рабов. Налицо серьезнейший политический кризис, начало которого мы наблюдали с вхождением Сеяна в фавор у императора, а развязку, если не примем мер, увидим через несколько месяцев.

Матрона замолчала, положила срезанную кожицу, отделила от груши кусочек и положила в рот.

– Полагаю, наш уважаемый консул лучше способен обрисовать ситуацию.

Азиний кивнул и громко рыгнул.

– Конечно. И спасибо за изысканное угощение. – Консул отхлебнул вина, посмаковал его, оценивая вкус, и приступил к делу.

– Когда после страшных лет гражданской войны Божественный Август создавал преторианскую гвардию, он руководствовался необходимостью защищать столицу от угрозы извне – со стороны мятежных легионов, а также изнутри – в лице подстрекателей толпы, которых мы во множестве навидались в последние дни республики. Единственной силой, державшей гвардейцев в узде, являлся сам император, который мудро поставил во главе преторианцев двух префектов, чтобы они уравновешивали влияние друг друга. Сеян получил пост префекта в последний год правления Августа и делил командование со своим отцом Луцием Сеем Страбоном. Честным человеком, судя по всему. Настолько честным, что первым же указом Тиберия как императора было назначение его на должность наместника Египта. К несчастью, Тиберий не удосужился назначить Страбону преемника, поэтому Сеян вот уже десять с лишним лет единолично руководит гвардией и за это время завоевал полное доверие Тиберия.

Азиний сделал еще глоток вина, потом продолжил.

– А теперь, после злосчастной кончины твоего возлюбленного сына Германика, домина, и смерти Друза, сына императора, Сеян начал рассматривать себя как наследника Тиберия.

– Злосчастной? Ха! – выдохнула Антония, и Веспасиан удивленно заморгал.

В течение всего вечера матрона выказывала себя безупречной хозяйкой: спокойной, доброжелательной и обходительной, но в этот миг он заметил бушующий в ней огонь, делавший Антонию самой ужасной женщиной своего поколения, не терпящей никого, кто встает у нее на пути.

– Мой сын Германик был отравлен в Сирии наместником Кальпурнием Пизоном по приказу Сеяна и, вероятно, с ведома самого Тиберия! Впрочем, последнее я не могу доказать. В любом случае, самоубийство Пизона как раз перед началом суда говорит о его виновности. Что до Друза, то это его жена Ливилла, подлая гарпия, а не дочь, которую я пригрела на своей груди, отравила парня. Я уверена в этом, хотя опять же не могу доказать. Она – любовница Сеяна, который в этом году просил у императора разрешения жениться на ней. Тиберий отказал и запретил им видеться друг с другом. Она все равно осталась с Сеяном, хотя они слишком хитры, чтобы привлекать к этому факту внимание повелителя.