Вести приходят издалека

Он действительно поедет завтра в Москву, но только для того, чтобы сесть в самолет, который доставит его в Афины. У него давно на руках билет с открытой датой, предоставленный греками. Его давно ждут в Греции с его головой, его и Цацаниди разработками и предложением совсем других денег. Что может предложить ему Стольников и эта страна? Там он возглавит не вшивую группу не сумевших утечь на запад бездарностей, там он возглавит научный центр на полторы тысячи сотрудников. Он будет жить и работать там, а здесь не останется камня на камне от теории Кости Цацаниди: ни документов, ни прибора, ни бывших пациентов.

Все, кому суждено умереть, умрут. Все, чьими глазами Костя Цацаниди заглядывал за грань жизни и смерти. Кого он в своих экспериментах десятки раз заставлял умирать и рассказывать о смерти. Кто верил ему, как Богу, кого он обманывал день за днем.

Клинский обманул каждого из них только один раз, лишь тогда, когда действительно убил. Он убивал их не своими руками, а руками своих учеников. Одни шли на убийство по своей воле за обещание оказаться рядом со своим учителем в Греции. Другие несли смерть невольно: в самодельном диктофоне, представившись жертве по приказу Клинского журналистами. Они и не подозревали, что, задавая немудреные вопросы, транслируют с «диктофона» приказ умереть прямо в микропроцессоры, вживленные в мозг собеседника.

Машка Рокотова так и не догадалась, что это она убила Навицкого. Несомненно, он уже мертв. Цацаниди прятал от Клинского своего программиста, который, естественно, знал очень много. Не стало Цацаниди, Навицкий стал прятаться сам. Он умно поступил, забравшись от Клинского в такую глубокую щель, в тюрьму. Может, ему и удалось бы спастись, сиди он там тихо лет десять. За десять лет Клинский завершил бы работу и забыл бы о Навицком. Но удача определенно на стороне Клинского! Как вовремя оказался у него с собой «диктофон», когда они столкнулись с Рокотовой в коридоре у приемной Стольникова. Ведь он нес прибор Кате Густовой, якобы для того, чтобы ее сын записал на кассету свои ответы на конкурсные задачи по физике. Это Густова живет на одиннадцатом этаже. Мальчик, нажав на кнопку, получил бы приказ выпрыгнуть из окна и не успокоился бы до тех пор, пока не шагнул бы с подоконника вниз.

Ну что ж, с подоконника вместо мальчика шагнул программист Навицкий. Прекрасно! А с ребенком Густовой разберется надежный человек, которому обещано место и сказочная зарплата в греческом центре.

Только Бураковского Клинский убрал сам. Их кабинеты были соседними много лет. После ученого совета Иван Федорович просто нажал кнопку и поставил прибор у стены, а сам пошел домой. Наверное, не больше часа прошло, и Бураковский полез привязывать шнур к карнизу. А шнур этот заранее положили ему в ящик стола.

И надо ж было жене пристать к Клинскому в тот день со своим бельем! Веревки в ванной давно полопались от старости и сырости. Конечно, и двух было мало, а тут вообще одна осталась. Клинский решил наскоро привязать оборвавшийся конец к трубе отопления. Она тоже оказалась гнилой. Не собирался он вешаться, бредятина какая! Просто качнуло его, поддатого, падая, ухватился за эту трубу, она и лопнула. Да на руку так неудачно упал.

Рокотова сама подсказала ему все, что он должен был ей солгать. Она так рвалась его спасать. Ему было так смешно ее слушать!

Не смешно стало, когда Рокотова добралась до Елабугова. А она добралась! Сам Клинский и его ребята не могли до него добраться, а она сумела! Правда, говорить он с ней не стал, Юрка, который пас ее тогда, слышал, что разговор не состоялся. Но, похоже, его старуха что-то пообещала Рокотовой, не зря ж та сказала, что очень надеется. На что?

Если заговорит Елабугов, дело будет плохо. Много лет он был близким и, наверное, единственным другом Кости Цацаниди. Пациентов подбирал, истории болезни вел. И в экспериментах он участвовал добровольно, и знал много. Да что там, все он знал, потому и превратил свое подворье в крепость, пацанов вон с ружьем встретил, к телефону не подходит. Хоть раз бы взял трубку, трех минут хватило бы Клинскому, чтоб передать сигнал…

82

— Куда он едет? — сквозь зубы процедил Ильдар.

— А я знаю? Это ж твой город!

— Мой! А вот ты зачем приперся?..

— Я тебе уже сказал зачем! — огрызнулся Остап.

— Черт, не хватало еще в пробку попасть… — Ильдар нахально влез между двумя недовольно посторонившимися машинами, въезжавшими на Октябрьский мост.

— Упустим…

— Он где живет-то, не знаешь?

— Улица Панина.

— Значит, не домой едет. Панина — это на другом конце города, — сказал Ильдар, обгоняя очередную машину по встречной полосе и вклиниваясь в узкий просвет прямо за «жигуленком» Клинского.

После моста стало свободней, поток раскололся на три ветки. Через десять минут машина Клинского, а следом и «вольво» Каримова свернули во двор.

— Во! А ты сказал — на другом конце города! — возмутился Шульман.

— Во! — передразнил Ильдар. — Читать не умеешь: Папанина.

— Ну?

— А ты сказал — на Панина, чувствуешь разницу?

Шульман недоуменно пожал плечами: разве он так сказал?