– Гуляйте, ребята, от души! Не стесняйтесь. На работу пойдёте утром. Выходная ночь у вас сегодня. Имеете право! А я пойду. Там, дома, меня большой учёный агроном ждет. Неудобно одного оставлять.
– Спасибо, Ильич! – Чалый Серёга от имени всех пожал ему руку. – Выходной так выходной! Поздравим космонавтов за всю мазуту, не сомневайся!
И Данилкин удалился, помахивая всем рукой на прощанье.
– Я разработал верный, на мой взгляд, совершенный подход к обработке земли нашей и расписал чёткие графики посева разных культур на разных почвах, изменил принципы уборочной страды, а также методики внесения удобрений и гербицидов, – докладывал хорошо опьяневший Креченский почему-то лично Софье Максимовне, которая слушала его с таким интересом и любопытством, будто втайне планировала бросить к чёрту спокойную, как вода в мелкой луже жизнь свою, и податься в ученики к большому учёному.
– Здраасти! – произнёс с порога пьяненький Данилкин. – Давайте теперь выпьем не за космонавтов, а за Михила Антоновича Креченского, благодаря которому, уверен я, преобразится скоро наше отсталое сельское хозяйство.
– Во! – обрадовался Игорь Алипов, агроном Дутова. – За космонавтов сегодня весь союз тосты поднимает. А ученый Креченский – наш человек и наше достояние. За него!
Выпили, закусили и стали разговаривать о грядущих переменах в сельхозпроизводстве. Увлеченно, и самозабвенно.
– Игорёк, слышь! – тётя Соня подсела к Алипову и сразу же в этой новой малюсенькой компании беседа ушла от грандиозной космической темы. – А как там супруга твоя? Поправляется? Детишки-то ваши по-прежнему у Фединой девчушки Ленки живут, или как?
– Да…Пока в городе жена. Инвалидность ей делают сейчас. Есть почти ничего не может. Яд крысиный – очень злой яд, оказывается. И для людей. Пожгло ей всё внутри. Желудок, кишечник. Диеты ей прописаны на всю жизнь.
– Ну, а про детей-то хоть вспомнила? А то когда хлебала яд – забыла, что они могут без матери остаться.
– Да она на то время вроде как рассудок потеряла. Так расстроилась. – Алипов не спросил у тёти Сони разрешения и закурил. – В безумие впала она тогда. Вот.
– Поправится она, – прошептала на ухо Игорю Сергеевичу тётя Соня. – Рассудок вернулся к ней уже. Я вижу. чувствую нутром. Но простить тебя – не простит. Привыкай. Настраивайся. Чужим теперь ей будешь. Чую так.
– Да что Вы, Софья Максимовна! – шепотом воскликнул Алипов Игорь. – Я ж к ней езжу по три раза в неделю. От посевной отрываюсь. Так она с душой ко мне. Целует, обнимает, про детей узнаёт, планы строит.
– Ну, я своё тебе сказала. Помянешь потом, – Софья пожевала губами и склонилась еще ближе к лицу агронома. – А Валентина Мостовая, любовь твоя, где теперь? На ферму небось устроилась? Ах, нет! Гриша же сказал мне, что она расчет взяла, трудовую и уехала на Урал куда-то. Сколько у неё месяцев беременности, не помню я?
– Какой беременности? – вытаращил глаза Алипов, трезвея на глазах. – Она что, правда? Как же так? Не сказала ведь. Ух, ты! Ядрёна ж матрёна! Беременная! Обалдеть!
– Так ты, Игорёк, поедь туда к ней. Попроведуй. Может, надо ей чего. Помощь, может, нужна материальная. Да и любовь твоя тут осталась. Не пропала любовь-то?
– Нет, – ответил Алипов твёрдо. Как отрезал. – Не пропала. Но жить буду с Натальей. Она инвалид. Бросить – совести не хватит.
– А не будь она инвалидом, совесть промолчала бы? Что детишек двоих произвели. Что прожили столько вместе. Не считает эти факты совесть-то?
– Ну, ладно, тётя Соня! – Алипов налил себе водки и глотком выпил. – Давайте завяжем меня притаптывать. Я затравил эту муть, я и отвечу.
Он поднялся, взял свою кепку с вешалки и пошел на улицу.
– О! – откликнулся на хлопок двери Креченский. – Мне, однако, тоже пора. Завтра дел полно. Поеду я, Федя. Поеду, Григорий Ильич. Хозяюшке благодарствую душевно. Теплый да сытный уют нам создала. Давно я так душевно не отдыхал.
– Машина возле ограды, Антоныч, – Дутов, а за ним и остальные поднялись.
– Вам спасибо за помощь и поддержку от всей души! – пожал Креченскому руку директор Данилкин. – Я Ваш вечный должник теперь.
– Всё поехали, – Дутов пошел к двери. – Алипов вон убежал. Уедет ещё без меня. Чего такого, Соня, ты ему нашептала, что он пробкой вылетел?
– Да упаси господь!– вскрикнула Софья Максимовна. – Пошептались про жизнь. Вы громко. А мы потихоньку. Чтобы вам не мешать.
И все разъехались. Ученый на «волге» Дутова на кустанайскую опытную станцию, домой поехал. Дутов нашел «москвич» Алипова за углом и
рванули они по бездорожью в «Альбатрос».
– Ну и как, есть с Креченского толк? – погладила Софья мужа по широким плечам.
– Толк – не то слово, Соня, – Данилкин потянулся сладко, улыбнулся и налил себе последнюю соточку. – Он, похоже, нам с тобой всю жизнь поменял. Ну и совхозу, конечно. Но у нас с тобой теперь натуральный коммунизм дома будет. Дутов говорил, что этот мужик всегда слово железно держит.
– Ну, дай бог! – Софья Максимовна перекрестилась. – Дождались, значит, часа? Пойду в свою комнату, помолюсь усердно.