Вести с полей

Нагулялась – во! Аж тошнит уже. А после разговора с вами, весной ещё, много думать стала про судьбу свою сволочную. Когда за Олега выходила, считала, что он тютя-размазня симпатичная. Не более. Спрячусь за него, за деньги его и жить буду, как хочу. Ему сказала перед свадьбой. А он, дурак, согласился. Ну, и жила, как сказала. Как сучка с вечной течкой. Ну, вы ж знаете всё. А вот после беседы с Вами месяца через два дошло до меня, что ни радости мне нет от того, что все мужики на меня кидаются, ни удовольствия. А любовь, собака такая, есть! Вы не поверите – к этому самому «тюте», который оказался настоящим мужчиной! Ни в Мурманске своём таких не видела, ни здесь. Сын вырос без меня практически. Я всё шалавилась. Девять лет уже пацану. На него похож повадками, силой душевной. Как жалко, блин!

– Чего жалко-то, голубушка? – глянула на неё снизу с улыбкой Софья Максимовна. – Что муж у тебя – мужчина стоящий? Что сына без тебя фактически вырастил? Что отличник производства, один из самых надёжных мастеров? На все руки, кстати. Комбайнер, тракторист, щофер, слесарь, сварщик… Или себя жалеешь, лапушка?

– Да я вот недавно-то и  осознала. Было мне, как вы говорите, откровение свыше, –  Ольга тихо заплакала. – Что люблю я его. Только его. Испугалась даже. Замуж ведь без любви шла. А тут вон как вывернулась. Что ни подумаю – так всё о нём. И не могу без него. Не гуляю налево полгода уже. А он и не притрагивается ко мне. За год поцеловал один раз в щёчку. На день рождения.

– Он тебя любит, девочка моя славненькая! – Софья Максимовна остановилась и повернула Ольгу к себе лицом. – Мне ребята говорили. Чалый. Савостьянов. Игорёк Артемьев. Чего им врать-то? Он сам им сказывал, что любит всем сердцем, но не знает, как тебя оборотить в семью полноценную.

– Да? – шепотом спросила Ольга. – Так и говорил?

– Ну, милочка ты моя славненькая. Именно так, – тётя Соня остро глядела Ольге прямо в зрачки. – Помоги мужику. Он ведь думает, что ты и раньше не любила, и сейчас не любишь его. И гордость у него заслуженная мужская. Выпрашивать любви не станет.

– Так что делать-то мне теперь, тётечка Сонечка, дорогая?! – судорожно вцепилась Ольга в короткий рукавчик креп-сатинового с горошком платья Данилкиной. – Я хочу, чтоб он стал мне мужем, а я женой не по штампу из ЗАГСа. Любви его хочу. И свою мечтаю ему отдавать. И сыну…

Ольга отошла в сторонку, достала платочек из кармана и, уже не стесняясь, зарыдала от души и безудержно, постоянно вытирая глаза и щёки.

– Знаешь, где он сейчас? – подошла к ней Софья Максимовна.

– Откуда? – не переставала тереть платком глаза Оленька Николаева.

Данилкина  подумала немного и попросила её постоять, подождать. Зашла в контору, в кабинет мужа, взяла рацию и нажала на кнопку вызова.

– Самохин! Самохин! Отзовись, это Данилкина.

– Самохин на частоте! – отозвался Вова, агроном, хрипло.

– Николаев Олег где сейчас?

– Косит на третьей клетке, – Агроном подумал секунд пять. – Да это ж прямо рядом с совхозом. Они все обкашивают на свал по краям поля.

– Рядом с совхозом – это где будет поточнее?

– Ну, если по улице Островского к полю идти, то прямо на него и наткнётесь. А на кой он Вам, тёть Сонь? – Самохин тактично покашлял. – Я могу его сам вызвать. Куда его направить?

– Нет, Вовочка, нет, голубок, пусть косит. Не отвлекай. Спасибо, миленький!

Данилкина вышла из конторы. Ольга сама подошла к крыльцу и ждала. Уже не плакала.

– Ты возьми молока бидончик у меня дома в холодильнике, – сказала тётя Соня. – Молочко из деревни  Викторовки. От бабушки Пашутиной. Сегодняшней дойки. Внук бабули по утрам Грише привозит. Он у меня любитель молочка. Да и я не отстаю.

– И? – удивилась Оля.

– И иди вниз по улице Островского до поля. Там Олег на свал косит по кромке поля. – Данилкина повернула её лицом к своему дому и подтолкнула. – Пусть он молочко пьёт. А пока будет пить, скажи, что любишь его, жить без него не можешь и  хочешь ребёнка. Девочку. А я в это время помолюсь за вас.

– Так у нас же есть ребёнок. Сын Сашка, – оглянулась на ходу Николаева.

– Глупенькая ты дурочка! – махнула руками тётя Соня. – Иди и делай, как я сказала.

Николаев заметил жену издали, развернул комбайн и подъехал туда, куда она щла. Остановился. Спрыгнул. Слева от комбайна торчала стерня и валки пшеницы. Ровные. Золотистые. Справа продолжали расти нетронутые ещё высокие, по пояс, колосья. Там он ещё не косил. Олежка подошел к краю поля и сел на траву. Ждал.

– Привет, Олежек, – тихо сказала Оля. – Молоко вот. Деревенское. Сегодняшнее.

– Привет, – Олег Николаев поднялся, взял бидон и задумчиво стал пить крупными глотками. Выпил почему-то сразу почти литр.

– А чего случилось? – он утер рот рукавом сатиновой полосатой рубахи.

– Ничего, слава богу, плохого, – Ольга поставила посудину на траву. – Пойдем поговорим?

– Ну, тут и говори, – не понял Николаев Олежка. – На фига ходить куда-то?

– Мне на ходу легче высказаться будет, – Ольга взяла его за руку и повела за собой.