Вестминстерское аббатство

Это нелицеприятное суждение отражает действительность, и довольно утомительная риторика Форда вторит высказываниям ранних, более сдержанных в своих оценках посетителей аббатства. Для Джона Уэсли, как и для Аддисона, посещение аббатства — этакое упражнение в сосредоточенности: «Однажды я предпринял серьезную прогулку среди надгробий Вестминстерского аббатства», — записал он в своем дневнике в феврале 1782 года. Карл Филипп Мориц, немец, посетивший Англию в 1782 году, писал: «Я видел аббатство в темный, мрачный день, соответствующий характеру этого места». Герой Диккенса, «путешественник не по торговым делам», восхищавшийся вечно сырым Лондоном, прибыл в аббатство холодной мартовской ночью и встретил там «довольно мрачное общество… вереницу могил среди древних арок и столбов». Вашингтон Ирвинг избрал для своего паломничества в аббатство конец года — «один из тех пасмурных и довольно хмурых дней в последнюю декаду осени, когда утренние и вечерние тени почти сливаются и окутывают сумраком окончание года… Казалось, сама погода тщится соответствовать скорбному величию старого массивного здания». В описании Ирвинга часто повторяются слова «скорбный», «темный», «грустный», «загадочный», «жуткий», «пустынный», «тихий», «бесшумный», еще чаще — «меланхоличный», «угрюмый», «мрачный».

Однако к тому времени, когда в аббатстве побывал Готорн, оно уже перестало восприниматься как заброшенное и пустынное, и первое потрясение Готорн получил, осознав, что здание прекрасно отреставрировано. Он также писал, что в погожий день аббатство не кажется мрачным; восхищаясь опорами, словно парящими над землей, Готорн радовался «солнечным лучам, падающим на стены, высвечивающим древний мрак с беспечностью летнего вечера». Невольно складывается впечатление, что мрачность — подлинная сущность здания, а вспышки света — лишь преходящие проблески в «слепящей тьме». Посетив собор Святого Павла, Готорн противопоставил его свет природе готической церкви, «тусклой и загадочной, с полумраком боковых нефов, интригующими сводчатыми арками, темными стенами, колоннами и мозаичным полом, витражами, затемненными даже тогда, когда свет пытается победить в этой церкви “вечный” вечер». Готорн и не подозревал, что его суждения о готике зависят от внешнего и внутреннего убранства одного здания — Вестминстерского аббатства, затемненного вековой лондонской копотью. Позднее, увидев соборы Йорка и Уорчестера, он понял, насколько различными могут быть впечатления от готики. Готорну нравился вид аббатства в туманный ноябрьский день, когда здание словно растворялось в воздухе. Он описывает «его священные пространства, темные и мрачные в неярком свете»; они словно возникают «из тумана, застывшего на полпути между посетителем и острой крышей аббатства». Это описание напоминает изображение горы на китайских рисунках — огромная вершина, выплывающая из пены облаков.

Выдуманный Голдсмитом китаец, посетив аббатство, в свою очередь рассуждал о «мрачности» здания, которая вдохновляет его на размышления о заслугах умерших. Он называл аббатство «храмом, отмеченным печатью древности, торжественным, как священный обряд, разубранным с варварской расточительностью, с тусклыми окнами, темными сводами, длинными рядами колонн, украшенных резьбой». Генри Джеймс также воодушевлялся «темными трансептами» и «густым сумраком» собора. Но сегодня старый облик аббатства радикально изменился, очищенный камень вновь стал светлым. Изменился и сам климат: закон о чистоте воздуха и внедрение центрального отопления мало-помалу справились со знаменитыми лондонскими туманами, так что готические «вечера» не выдержали проверки временем. Тем не менее и на исходе викторианской эпохи сохранялось мнение, что сумерки и зима — лучшее время для осмотра аббатства. Когда настоятелем собора был декан Стэнли, произошло событие, уничтожившее древнюю тьму. Это случилось в последний день 1876 года, за несколько часов до того, как королева Виктория приняла титул императрицы Индии. Настоятель и премьер-министр Дизраэли незаметно проскользнули в северный трансепт, «переполненный до предела» (было воскресенье, проповедь читал Фредерик Феррер). «Я не хочу упустить ничего, — произнес Дизраэли, — тьму, свет, великолепные окна, толпу, двор, уважение, поклонение; 50 лет назад здесь едва ли собралось бы 50 человек». «Мои думы о Востоке», — сказал он Стэнли, сравнившему происходящее со сказками о Гаруне аль-Рашиде, который по ночам инкогнито пробирался в Багдад. «Мне нравились эти сказки», — заметил Дизраэли. В этом маленьком эпизоде аббатство вновь предстает не только оазисом духовности посреди светского города, но и экзотическим стихом в прозе лондонской повседневности.

* * *