Отчасти это справедливо — первые короли и королевы после смерти и вправду избавились от гордыни и презрения к «простонародью» (так скромны их гробницы), но из слов Бастарда также следует, что морализаторство способно заслонить очевидные факты. Некоторые из «вельмож» древности наслаждаются в аббатстве отнюдь не «смиренными» гробницами, а самые свежие захоронения демонстрируют и гордыню, и презрение к нижестоящим. Чуть позднее увидело свет одно из самых известных стихотворений об аббатстве, приписываемое Фрэнсису Бомонту:
В этих строках — лишь половина правды, ведь можно сказать, что «монарший прах» покоится под украшениями более пышными, нежели те, которые окружали правителей при жизни. Бэкон писал, что Генрих VII стал «жить после смерти в памятнике на могиле богаче, нежели когда он жил в Ричмонде или любом другом из своих дворцов».
Вашингтон Ирвинг спустя два века высказался более красноречиво: «Что это за огромная коллекция захоронений? Это сокровищница унижений, свалка пустой славы и тщеты бытия. Это империя смерти, ее великий сумрачный дворец, в котором она сидит, надсмехаясь над реликвиями человеческой славы, и осыпает пылью забвения памятники королей».
Опережая знаменитую сцену из Маколея (новозеландец, опирающийся на сломанную арку Лондонского моста, чтобы зарисовать руины собора Святого Павла), Ирвинг пишет, что предвкушает время, когда ветер засвистит над развалинами аббатства, совы заухают с разрушенных башен и плющ обовьет упавшие колонны. Что ж, ничто не вечно, египетские пирамиды стоят четыре с половиной тысячи лет и простоят, быть может, еще тысячи, но и они однажды исчезнут; это случится и с Вестминстерским аббатством. Тем не менее, сегодня мы склонны полагать, что аббатство сопротивляется забвению, а предвкушения Ирвинга оставим на совести автора, человека своего времени. В его дни аббатство медленно разрушалось, и он предположил, что этот процесс неостановим. Сейчас аббатство отреставрировано и выглядит как новое, и мы смотрим в будущее с уверенностью.
В любом случае, представление о том, что аббатство есть воплощенная в камне проповедь земной тщеты и суетности, всегда соперничало с другим мнением — что оно призвано смягчать суровость смерти. Аддисон заявлял, что «собору свойственна задумчивость», а Джереми Тейлор говорил в утешение: «Когда мы умираем, наш прах подобен королевскому, наши проступки становятся проще, а наша боль — меньше». Для Ирвинга посещение аббатства означало путешествие во времени, перемещение в глубокую древность, а для других это место уничтожало саму идею времени. Глядя на даты на могилах тех, кто скончался вчера, и тех, кто умер шестьсот лет назад, Аддисон задумывался о Страшном Суде, на котором «все мы будем современниками, все явимся вместе».