Вестник смерти

До штаба я добрался на пять минут раньше назначенного времени благодаря тому, что днём хорошо запомнил его расположение и изучил все возможные подходы к нему. Последние метры до выбранного мною места засады мне пришлось проползти, чтобы не попасться на глаза двум часовым, охранявшим вход. Устроившись в неглубокой ямке за стволом одиноко растущего дерева, я стал ждать. По нашей договорённости полковник должен был выйти первым непосредственно перед герцогом и, пропустив того, вернуться обратно в палатку, где под любым предлогом на полминуты задержать остальных офицеров. Этого времени мне бы хватило. А дальше полковник должен был уже действовать сам, хотя и по согласованному нами с ним плану. Кое-какую организационную работу, надеюсь, он успел провести за то время, пока я отсиживался за туалетом.

Ночь стояла чудесная – на небе ни облачка, отчего полная луна и густо усыпавшие небосвод мерцающие звёзды освещали землю не хуже уличного фонаря. Это было мне на руку, ибо при таком освещении не промахнёшься. В общем, всё складывалось один к одному и как нельзя лучше, однако какое-то нехорошее предчувствие тревожило меня. Я привык доверять своей интуиции, но теперь уже не оставалось времени для того, чтобы проанализировать сигналы, подаваемые подсознанием, и понять, от чего именно они предостерегают. Часы показали ровно половину двенадцатого. Я весь напрягся, сжался, как пружина, готовый выскочить из засады в любую секунду.

Однако минуты шли, а из палатки никто не появлялся. Часовые откровенно зевали и отмахивались от ночной мошкары. Сменить их должны были ровно в полночь. Было бы крайне неудачно, если смена совпадёт с выходом герцога. Тогда у входа одновременно столпится полдюжины военных, а это оказалось бы весьма некстати. Вероятно, совещание, предшествующее генеральному штурму, затягивалось. Я решил, что беспокоиться по такому пустяку не стоит, ведь совещание – не урок в классе и не обязано заканчиваться строго по расписанию.

Часы показывали двадцать три сорок восемь, когда полог штабной палатки раздвинулся, и свет изнутри осветил пятачок, на котором часовые тут же дружно встали по стойке смирно. В проёме появилась тёмная фигура. Невозможно было узнать, кто это, пока человек не вышел наружу под лунный свет. Тут я с облегчением вздохнул, ибо это был полковник. Он бросил взгляд в мою сторону, хотя и не мог разглядеть меня в моём укрытии, а затем обернулся и правой рукой придержал полог, выпуская наружу того, кого я так долго ждал.

Генри Монтгомери вышел из палатки, расправил плечи и огляделся по сторонам.

– Заработались мы сегодня, полковник, – произнёс он, – поторопите, пожалуйста, господ офицеров, а я пока подышу ночным воздухом. Сутки предстоят тяжёлые, но, надеюсь, принесут нам удачу.

– Так точно, ваше высочество, – согласился полковник и вернулся обратно в палатку.

У меня было не более тридцати секунд. А Генри стоял так беспечно, словно уже больше не боялся покушения, или слишком доверял хорошо продуманной системе охраны своей базы. Пружина, до сих пор сжатая во мне, бесшумно распрямилась, и я бросился к своей цели, сжимая в руке трёхгранный боевой кинжал, способный при достаточной силе удара пробить даже бронежилет. В то же мгновение где-то совсем рядом прозвучал выстрел, или мне это уже почудилось, потому что одновременно со звуком в моём мозгу взорвалась сверхновая звезда. Она вспыхнула и тут же погасла вместе с моим сознанием.

Глава 20

Изощрённая пытка. Кто-то поместил наковальню внутри моего черепа и теперь равномерно ухал по ней пудовым молотом. Было так больно, и так сильно мутило, что я не сразу смог осознать того факта, что всё ещё жив. Но инстинкт сработал за меня, и внешне я не подавал никаких признаков жизни, стараясь одновременно, как можно быстрее полностью прийти в себя. Постепенно память возвращалась, а молотобоец в моём мозгу, наконец, закончил свою работу.

Должно быть, это была пуля, выпущенная снайпером, точно знавшим, когда и откуда я появлюсь. Спасибо ему хотя бы за то, что целил не в глаз. Глаза у вестников отнюдь не бронированные, как кожа и кости. Только вот где я теперь нахожусь?

Дождавшись полного восстановления сознания и памяти, я позволил себе открыть глаза и оглядеться.

Я сидел в кресле у дальней стены штабной палатки. То, что это штаб, я определил по обилию карт, приколотых простыми заколками к брезенту по всему периметру. И я был закован в кандалы. А собственно, чего я ожидал? Пленившие меня люди наверняка знали, что никакие верёвки меня удержать не смогут, а наручники можно легко открыть канцелярской скрепкой. Вот кандалы – это другое дело – их заклёпывают, а к заклёпкам ключа не подобрать.

Теперь пришло время обратить внимание на группу людей, стоявших прямо передо мной, но только сейчас начинающих обретать конкретные очертания. До этого момента все они казались мне простыми тёмными пятнами на молочной занавеси разума.