Вестники Судного дня

Почему так бывает? Одному все радости земной жизни сами плывут в руки, хотя, может быть, этот человек и не заслужил вовсе даже единого доброго слова. А другой, может быть, не хуже того, счастливого, а скорее всего статься, во многом лучше его, но нет такой муки, которой не доведётся испытать ему на белом свете, проклиная день своего рождения.

Не надо быть провидцем, чтобы догадаться, что утром на общем построении Семён Веденин был назначен в число работников в карьере. Вот оно, то злосчастное место, которого боялись все узники. Сто тридцать метров вниз по неровным вырубленным в скале каменным ступеням, пролет которых составлял не менее пятидесяти сантиметров.

По таким просто шагать сложно, а если в руках тяжеленая гранитная глыба весом двадцать пять-тридцать килограмм… За попытку подобрать для подъёма на верх осколок меньшего веса следовал незамедлительный окрик конвоира, сопровождаемый хлёстким ударом резиновой или деревянной дубинкой.

Один раз под рёбра, другой, опоясывающий, по животу, под грудину:

– Schneller, Du, ein fauliges Schwein /Быстрее, ты, ленивая свинья/!

На дне этой выдолбленной нечеловеческим трудом котловины мерцало очень синее маленькое озерцо, над которым возвышалась отвесная и очень гладкая скала, прозванная в местных тюремных кругах «скалой парашютистов».

– Почему такое странное название? – полюбопытствовал Веденин у своего случайного партнера, с которым вместе спускались на дно каменоломни.

– Всё просто, – нехотя откликнулся тот. – За полгода до нашего прибытия с вершины этой скалы эсэсовцы сбросили голландских парашютистов, которые десантировались на территорию Франции с британского самолета. Положили всех, пятнадцать человек.

Наиболее «привилегированная» часть заключённых ломами, кирками, кувалдами вырубала из скалы куски гранита. Иногда приходили подрывники, чтобы взорвать наиболее сложные для ручной работы монолитные части скального утёса. Остальные зэки, подхватив на руки гранитный осколок, встраивались в цепочку носильщиков и по-муравьиному поднимались со своей увесистой ношей наверх.

«Только бы не оступиться, не скатиться вниз», – прокручивалась в голове Семёна одна и та же мысль, ставшая для него внутренним приказом. Тяжелый каменный осколок давил своими рваными краями так, что груди было больно даже через ватную стёганую фуфайку. Согнутые в локтях руки затекли от напряжения и могли непроизвольно разомкнуться в любой момент, и тогда неуправляемый полуторапудовый валун понесётся вниз по каменной лестнице, подпрыгивая на уступах, калеча людей, ломая им кости ног, рук, пробивая головы.

Один, второй, десятый, сотни бесправных истощённых людей спускались и поднимались вверх. Не страшно, если в день погибнет несколько десятков человек. Инженеры организации Тодта всё рассчитали досконально – прибывающие и прибывающие с Восточного фронта эшелоны с советскими военнопленными должны были компенсировать любые потери.

«Ещё шаг, одной ногой, теперь другой, – отдавал сам себе команды Веденин. – Не смотреть по сторонам. Только наверх. Осталось всего-то пятьдесят метров». – Скрюченные пальцы уже не разгибались, а намертво впились в холодную шершавую поверхность камня. Прихваченные ранним мартовским ледком ступени были скользкими и грозили внезапно подвести людей. Обутые в грубые ботинки из искусственной кожи с деревянными подмётками ноги постоянно разъезжались вбок и надсадно дрожали в готовых подогнуться коленях.

Семён изо всех сил старался свести их вместе и больше всего опасался, как бы не поставить ступню на предательскую наледь. Тогда точно потеряет равновесие и свалится вместе со своим грузом.

Самыми чудесными моментами были те, когда, добравшись до среза каменоломни, он скидывал ненавистную обузу в общую кучу камней и возвращался, спускаясь вниз, и старался не оступиться, чтобы не толкнуть в спину впереди бредущего солагерника. Это были моменты отдыха. Двести шестьдесят ступеней вниз и двести шестьдесят вверх. Он уже потерял счёт времени. Рот был широко распахнут, нижняя челюсть отвисла, чтобы легкие смогли схватить как можно больше воздуха. Глаза отказывались различать происходящее. В голове, как при контузии, вновь проснулись весёлые звонкие колокольчики. Солнца нет, есть только наплывающие друг на друга оранжевые круги.

«Вот, впереди идущий поднялся ещё на две ступени, значит, и я смогу». На пределе сил, закусив рваные синие губы, наверх, только наверх. Это ведь когда-то должно закончиться.

Двести шестьдесят ступеней – двести шестьдесят возможностей расстаться с жизнью.