Весы для добра

Играя сам, он все считал игрой, обо всем, что могло бы ему не понравиться, думал, что это так. Вот тебе и «так»! Да обманывал ли он кого-нибудь своей игрой? Он изображал многоопытного скептика, а она, наверно, считала его блаженненьким дурачком. Впрочем, он и не собирался ее обманывать, просто полагал, что каждый из них при посторонних играет свою роль, чтобы не раскрываться перед кем попало. Завоевав же ее доверие, он, разумеется, собирался, так сказать, перейти на легальное положение. Но каким образом он собирался завоевать ее доверие, притворяясь не тем, кто он есть, притворяясь тем, кто его самого навряд ли расположил бы к доверию? Непонятно… Очевидно, она должна была угадать в нем его настоящего, как он в ней — ее ненастоящую. Но почему, с какой стати она должна была проявить такую проницательность? А почему бы и нет? Ведь он же проявил… Господи, что за дураком он был! Да вся разгадка, наверно, была в том, что ему очень хотелось ее заполучить, поэтому он и делал то, что могло ей понравиться, а что могло не понравиться — того избегал. Вот и все. Но если даже именно это желание вело его, то лишь как генерал рядового: никакой стратегической цели он не сознавал в своих атаках, перебежках, затишьях и отступлениях.

Нет, все-таки обмануть ее он не сумел — недаром она называла его добрым. Если вспомнить, сколько глупостей он совершил на ее глазах, именно блаженных глупостей, то станет совершенно ясно, что он мог бы показаться многоопытным скептиком разве что такому же ослу, как он сам. Не раз, когда, казалось, она уже выделяла его, стоило появиться в компании какой-нибудь звезде местного значения, она могла самым откровенным образом забыть о нем или, еще хуже, чуть ли не развлекать того за его счет. Правда, границ приличий она не переступала, но и так все было достаточно ясно; однако на следующий день они встречались как ни в чем не бывало. Противно вспомнить, но тогда он все забывал. Впрочем, не забывал, если помнил даже сейчас, а временно исключал из рассмотрения. Но тогда все было иначе; все, кроме чего-то главного, было так. Правда, потом, когда она поняла, что он ее, когда его достоинство сделалось частью ее достоинства, на людях она стала держаться с ним безукоризненно.

Но если она не обманывалась на его счет, что ему помогло добиться близости с ней? Очевидно, только то, что он всегда уступал ей, делал и говорил лишь приятное. Она ценила в нем мягкий тюфяк, на который, как ни ложись, он всегда послушно примет форму соприкасающейся с ним части тела. Это и не давало ей по-настоящему ценить его, даже в качестве тюфяка. А потом она, конечно, рассердилась, обнаружив в тюфяке рельс.

Он чувствовал, что думает путанно, но никак не мог вместить в голову всего сразу: один факт, казалось, делал невозможным другой, а тут еще вспоминался третий. Единственное утверждение, объяснявшее все события, было: он, Олег, — дурак.

Выстраданное человечеством открытие — не следует обольщаться красивой внешностью женщины, а лучше сосредоточить внимание на ее духовной сущности — не прошло для него без пользы: он, случалось, терял к девушкам даже чисто физический интерес из-за злого или пошлого слова. Но оказалось, что духовность красивой женщины тоже имеет внешность, не менее обманчивую, чем плотская, — ведь именно «душа» привлекла его в Марине. А теперь, имея опыт, что он мог бы посоветовать на этот счет? Да только одно: не быть дураком — совет ненужный или неисполнимый, потому что никто не бывает дураком по доброй воле.

Да и как тут не влопаться! Из книг ли, из кино, или черт-те откуда в каждом с детства сидит уверенность, что где-то его дожидается эдакая некая девушка — нечто туманное, но неописуемо прекрасное, возвышенное, любящее. А если сильно ждешь чего-то, оно тебе и будет мерещиться на каждом шагу. Известное дело, когда ищешь грибы, так кидаешься на всякую бумажку. Ведь и сейчас у него, идиота, где-то в башке сидит уверенность, что эта туманная девушка еще ждет его впереди! И не вдолбить в эту чугунную башку, что такого, что ему мерещится, просто-напросто не бывает на свете! Если бы не соседи, с каким бы он удовольствием трахнул себя по этой проклятой голове (наедине он проделывал это довольно часто, приговаривая: не бывает, не бывает, не бывает!).